Владимир of Владимир - Для маленьких девочек и мальчиков, которые думают, что они большие. Книга 2

– Фу как грубо. Твоя безграничная ненасытность, привела тебя к полной деградации духовного восприятия красоты. Видимо Патологоанатом так задушил тебя в объятьях страстных, что твоё тело пришлось Жигану оживлять, но часть мозгов твоих к большому счастью, реанимировать не удалось.

– У всех есть слабости. – Тихо сказал Патологоанатом.

– Артист пожалуй прав. Роль Джульетты ему больше подойдёт. А кто у нас Ромео? Ну вот хотя бы ты Патологоанатом.

– За что мессир? – Испуганно простонал Артист.

– Ну что? Джульетта по сценарию умрёт и так. Мессир позвольте девушку. Я не смогу целовать этого мёртвого извращенца. – Виновато обратился к Режиссёру Оборотень.

– Позвольте! Я не извращенец, я такой родился! – Забыв про страх возмутился Артист.

– Кому ты лепишь, труженик тыла? Пролезли во все щели, профессий бабских нахватали, стилисты, дизайнеры, визажисты, кутерьё – твоё, моё. Я педикам бы всем назначил принудительное лечение, каждый день на полторы смены в шахту. И никаких там слесарей, в забой бурить в ручную, или на проходку. Теперь слушай сюда «заддавала», берёшь лопату и бегом на улицу. Копаешь яму два на два и в глубину на два метра, за два часа. Если не успеешь, я тебя в этой яме и закопаю, как дважды два. Время пошло. – В голосе Патологоанатома не слышалось сожаления.

– Артист как-то сразу проникся в тему и убежал. Ни слишком ты к нему суров Ромео. Ну что же, на роль Джульетты попробую я вас, коль вы всех ближе к нам стоите. – Обратился Режиссёр к Стародворской.

Как только стала известна Джульетта, в руку Оборотня кто-то сразу всунул капроновые колготки, ещё таящие тепло женского тела. Рефлекс Патологоанатома поражал воображение, не кто даже не понял, как колготки сдавливали горло у Джульетты.

– Как быстротечен и непредсказуем этот женский антураж. Совсем ещё недавно эти колготки сдавливали совсем другие округлости, а губы их хозяйки источали лесть, в твою Джульетта честь. И вот теперь я вижу как синеют губы у тебя. – Говорил всё это Патологоанатом, как бы в глубокой задумчивости.

– Немного боли мне не повредит. – С каким-то упоительным наслаждением, выдохнула Стародворская. Оборотень сдавил сильней.

– Спасите! – Сдавленно, прошептала Джульетта-Стародворская, краснея у всех на глазах. Она пыталась руками ослабить удавку. Но Оборотень действовал профессионально, Как только глаза его жертвы начинали закатываться, он ослаблял свою хватку, и только Джульетта вдыхала пол глоточка воздуха, колготки вновь сдавливали горло. Жуткий страх охватил окружающих, заворожённо наблюдающих эту пытку. Наконец лицо Стародворской распухло и стало синеть.

– А ты похожа на неё, мою русалку, первую любовь. Я встретил в озере её. Она была такой красивой. Такою тихой и холодной в одинокой гордости своей. Я так её всегда согреть стремился, прижавшись к её телу, распухшему от холода в воде. О как красиво парили волосы её под водной гладью, где зелень водорослей в них венком вплелась. Мы так встречались с нею две недели, то были две недели в упоении счастливом. Как я страдал, когда её на берег вытащили рыбаки. Я знаю что она меня ждала. Я тайно ночью в мог её забрался, чтоб с ней проститься, моей русалкой одинокой. Согреть её в последний раз, пока её зароют в землю. – Все это говорил Патологоанатом, как будто бредил в забытьи.

– А говорят до встречи с ним, она была жива и очень говорлива. – Кто-то тихо прошептал, из стоящих на сцене.

– Теперь ты так похожа на неё Точно такое же лиловое распухшее лицо, как будто бы хранящее обиду, с той разницей, что на твоём не вижу я пиявок. Припрячу я тебя в укромном месте. Чтоб была ты с душком моя Джульетта, и после трупным ядом отравлюсь я сам. – И Патологоанатом стал облизывать искажённое лицо Джульетты.

– Стоп! Стоп я сказал Отелло хренов! Русалки, что мы ставим Гоголя? Что-то вы всё перепутали. Правдоподобно, но не то! Где Артист? Он что как Гамлет гадский могилу роет: – «Бедняга Йорик!» – В тот момент пока говорил Режиссёр, в зал вошёл громадный поп в рясе. На его шее болтался железный-наперсный крест. Поп по своим внешним параметрам, пожалуй не уступал Товароведу. Только у него была пышная борода и длинные волосы сзади перехваченные резинкой.

– Изыди бесы! – Пробасил он, как вихрь врываясь на сцену. От этого порыва, многих присутствующих охватил трепет.

– Старец ты! – Удивлённо подняв бровь, произнёс Барон.

– Барон Прусакович! Ну как же. – И Старец припал к груди Полковника.

– Ты здесь, и это мне не по душе. – Сказал Барон каким-то мёртвым голосом.

– Аллилуйя рок ин рол! Призван для усиления музыкалки. – И поп достал из чехла электрогитару, до этого висящую у него на спине. Оглядевшись спросил:

– Где здесь можно за питаться?

– В буфете! Нам всем давно уж не мешало за питаться в нем. – Сказал Товаровед.

– Чуешь чем пахнет? – И старец поднёс свой кулак, одетый в перчатку без пальцев, к лицу Товароведа.

– Салом отче. – Ответил тот и с яростным аппетитом вцепился в руку Старца. Оторвав клок кожаной перчатки, стал с наслаждением его жевать.

– У кашалот, руку мне прокусил. – Восхищённо сказал поп. Затем он повалился в ноги Режиссёру:

– Благослови отче!

– Бог благословляет! – Ответил Режиссёр. И продолжил: – Разрешите представить, Старец, он же Расстрига, и он Поп музыкант.

На сцене все засуетились и через пять минут, был уже организован вокально инструментальный ансамбль. Где Расстрига играл на бас гитаре, Жиган на ритм гитаре, на соло гитаре играл Режиссёр, Товаровед на аккордеоне, Ирина Султановна и Авдотья Филипповна на скрипках и на ударных Звездочёт.

– Гот мит унц! – Пробасил Расстрига.

– Да! – В едином порыве закричали все вокруг.

– Рок опера «Иисус Христос супер стар». Я исполню вам мою любимую арию Иуды.

Когда Режиссёр закончил вокал, к нему подошёл Борис Абрамович, и вытащив из кармана старинный пергамент, тряхнув, развернул его перед ним.

– Это было повешено в фае для всеобщего обозрения. – Сказал он.

Из-за тёмных не проницаемых очков, ничего нельзя было понять по лицу Режиссёра. Только он молча покинул сцену. За ним засеменил Звездочёт, на своих татарских кривых ножках. Через некоторое время, Шаман ошалело выскочил на сцену и прокричал:

– Военный сбор! Построение на сцене! Готовность через пять минут! Всем понятно?

Все стремглав бросились в рассыпную.

Наконец на сцену вышел Режиссёр, в парадном мундире советской армии с позолотой и лампасах. На нем были маршальские погоны и жезл генералиссимуса. Он сверлящим взглядом пристально обвёл окружающих и словно рыкающий лев, заговорил дьявольским басом: