Елена Карплюк - Не все птицы вьют гнезда

– Да не знает, куда поступать ей. Толька придерживается того, что есть четко понятные профессии, которые были и будут, и это важно знать. Но Сашка противится. Я думаю, что она хоть и учится хорошо, не больно умна, чтобы на институт нацелиться. Вот, Только и сказал, мол, либо на нормальную профессию поступать, либо сидеть дома, раз мозгов не хватает.

– Так нормальных много. Чего это она? Выбрать что ль не может?

– Да, ну ее. Вчера Толька кричал, что она и не выбирает нормальную, потому что не поступит все равно.

Фая опустила ресницы и быстро шлепнула по бутылке, выдавливая из-под этикетки клей.

– Рит, так ты чо так расхорохорилась? – не поднимая глаз, вмешалась в прежний разговор Галя. – Вышла бы и сказала спокойно, так, мол, и так. Пришел Стасик твой десять рублей попросить. Не ко мне же пришел, а за деньгами. И все. Я бы не стала нервничать, я выдержанная. Про тебя и нечего сказать. У меня, конечно, не было такого в жизни. Но я бы спокойно решила дело. Чо скандалить?

– Галочка, ты-то? Спокойно? – протянула Рита. – Да ты трусиха такая. Все поэтому. От комара, подикась, побежишь. На порог не пустила бы мужика, Василька бы своего испугалася.

Снова послышался хохот. Райка опустила грязную тряпку от клея в рядом стоящее ведро с водой, шумно прополоскала ее и отжала.

– Девки, – сказала она, немного наклоняя голову и отведя взгляд в сторону, – а кто-то знает, сколько дали Вадьки Забровина сыну-то? Все же убийство как-никак. Пьяный, что ли, был? Светка, конечно, красавица была, но, говорят, злющая. Так кто знает, дали ему сроку уже, или все суд идет?

– Да уж, – нервно ответила сероглазая Лариска, – лиха беда. Как их, детей, воспитывать так, чтобы они потом тебя же и не угробили? Надо хорошенько обдумывать поступки и наказания. Надо дружить с дитем-то своим, знать все о нем. Тогда, может, и не ошибешься. Обо всем надо думать. Я вот своего и приглажу и приголублю, он около моей юбки вертится все время, иной раз и надоест. Так я и крикнуть боюся, как бы он не разнервничался. Да, судьба видно такая у Светки.

Лариска, положила тряпку, и взяла из кармана тюбик с кремом, намазала покрасневшие руки.

– Я слыхала, что в психушке он, как его, ну это, судмедэкспертизу проходит, – поддержала разговор Полинка, быстрым движением облизывая полную нижнюю губу. – Суд вроде должен быть последний. Но не знаю, может и прошел уже.

Она наклонилась и тоже прополоскала в ведре тряпку.

– Ну не знаю, красивая ли была Светка, – снова произнесла Полинка, – но то что злющая – это да. Идет, бывало, по улице, вся такая надушенная, накрашенная, юбка в прилипочку, аж белье отпечатывается. Мужики все глаза свернут. Может, подгуливала даже, не удивилась бы я. А на кого там смотреть-то? Каблуки сыми, краску смой, и все, приехала красота-то.

– Вот это да, Полин, – возмутилась Фая. – Ну и свистушка ты! Если мужики на нас глаза сворачивают, так, стало быть, мы гуляшие. И нас можно бить сыновьям, да мужьям? Все подряд пускай нас колошматят. Ох, здорово получается, Полин, у тебя.

Настя кивнула Фае и строго глянула на Полинку черными глазами, потом встала и торопливо подошла к ведру за дополнительным клеем.

– А ты чо, Полинка, завидовала Светке? – спросила Райка. – Сама-то, Полин, ты разведенная. Мужика, что ли, не хватает? А чо развелась то? Сына-то теперь одна растишь. Твой-то бывший уж подженился. И вообще, про покойников либо хорошо, либо никак. Так что, Полинка, ты бы угомонилась.

Полинка раскрыла рот.

– Ты чо, убогая! – выкрикнула она. – Вообще, что ли, обнаглела? Чо ты лезешь не в свое дело?

Она резко встала, скрипнув ножками стула, громко поставила тарелку с клеем и тряпкой на пол и пошла прочь от конвейера. Дмитрич обернулся на скрип и ухмыльнулся. Потом, посмотрев на поддон, который оказался полон коробок, умело завел под него тележку и стал нажимать на педаль. Поддон поднялся. Дмитрич с усилием дернул груженую тележку и повез ее туда, где стояли со вчерашнего дня такие же коробки. За конвейером воцарилась редкостная тишина. Через минут пятнадцать вернулась раскрасневшаяся Полинка. Эту тишину прервала Зойка.

– Да уж, – растянула она, – вот говорят в бабском коллективе сложно работать. Говорят, посередь мужиков легче. А чо? Я бы работала. Представьте, я одна, и все мужики вокруг меня бегают. Я в детском доме всегда с пацанами крутилась. Воспитка наша в чулан меня запирала, а они открывали. Не оставляли в беде, не то что девки наши. Ищет потом воспитка-то мою сбежавшую макушку среди других, а меня как ветром сдуло.

– Молодая ты еще, Зойка, – ответила Райка, – сказки все, что легшее, проходу не дадут мужики-то потом. Не отвяжесся от них. Так и взамуж не выйдешь. Кто тебя возьмет то такую потом? То были дети, а то сейчас.

– Какую? – удивилась Зойка, потерев бровь. – Ну и ну, Райка. А я им так и дала, аха. Я же тебе про Фому, а ты мне про Емелю.

– А где Фома, – вмешалась Рита, – там и Емеля, поверь мне. Все одно, оба за юбку цепляются.

Послышался смех. Полинка продолжала молчать, хватала бутылку и небрежно наклеивала на нее этикетку. Потом Рита с недовольным выражением лица поправляла этикетку, прежде чем поставить в коробку.

– Не, а чо? – не унималась Зойка. – Хорошая идея. Я бы этим воспользовалась. Трудно, конечно, не влюбиться, но я бы все равно воспользовалась, если бы предложили работать с одними мужиками. Вон в соседнем цеху одна девка промеж четырех мужиков работала, так уже замуж выходит. Выбирала посередь них, говорят. Вот и выбрала. А чем я хуже? Даже не задумываясь, пошла бы с ними работать. С мужиками весело. Не то, что с вами.

Зойка покосилась на Полинку. Галя хихикнула.

– Начальство идет, – громко шепнула Райка. – Зазноба Валерьевна. Покамест далеко она, то расскажу. Вчера захожу к ней в кабинет, а она спиной стоит и меня не видит. Щебечет, словно соловей. Ой, ну прям мяукает в трубку. Звонил ухажер ее, точно. По нашей Зазнобе сразу видно, как только она с ним разругается, так ведьмой по полигону летает. Метлу не видно, пыль столбом стоит. Идет орать, бежит даже. Девки, тихо, работаем.

Снова прикатил тележку грузчик Дмитрич. За конвейером прошел смешок. Подошла Валентина Валерьевна – начальница цеха с давних времен. Посмотрела, поскребла ногтем по бутылке, отодрала этикетку и с видом победителя поставила ее на стол.

– Еще раз без перерыва кто-то выйдет с полигона, – строго сказала она, держа руку в кармане медицинского халата, – лишу премии. Ясно? У меня план горит, а они бегают. Вот план сделаем, тогда свободны. Что не понятно вам? Что за народ? С ними по-хорошему, а они? Все слышали? Лишу премии! Клейте этикетки! Базар устроили.

Все сидящие и стоящие скривили лицо.

– Чего она нас лишит? – тихо спросила Фая, наклонившись к Полинке. – Я не глухая часом? Премии? Зарплату бы дали, хоть частями. Лишит она. Больно уж много о себе думает.