Евгений Зернов - Край света

В общем, купил несуществующую квартиру на несуществующие деньги. Строительная компания приступила к согласованию архитектурного проекта и получению многочисленных разрешений от надзорных органов. Через год подала объявление об аренде экскаватора для рытья котлована. Вскоре какая-либо активность компании прекратилась. Деньги пайщиков исчезли, как это часто бывает. Аристосы, как гласит закон, неподсудны.

Что делать с рассрочкой – стало непонятно. Продолжать платить в надежде на возобновление строительства или смириться с потерей уже уплаченных за полтора года средств? Однажды Дитрих осмелился пропустить очередной платёж. Через неделю его в подъезде обступили коренастые молодые ребята: «Просто поговорить о жизни и долге каждого гражданина».

Признаться, Дитрих был трусом. Он боялся всех и вся. После предложения «просто поговорить» его колотило весь вечер. В ночной тайм не мог заснуть, весь измаялся, а поутру кое-как дождался открытия отделения банка, где трясущимися руками внёс сразу два платежа. Все свободные деньги, которые у него в тот момент имелись. И пошёл на ненавистную работу. Ведь надо было добывать пропитание себе и малявке.

– Папочка, ты мне купишь игрушку? – спросила Лиза тонким звонким голосом.

Юное создание лет восьми сидело на диване, забравшись с ногами, и старательно черкало в раскраске фломастерами.

– Какую ещё игрушку? – уныло спросил Дитрих. Он снял очки, критически осмотрел линзы на просвет и нацепил обратно.

– Я знаю какую! – оживилась девочка. – Такую! Э… Белая лошадка с крыльями и рогом на носу.

– Единорог, что ли? Лошадка с крыльями называется пегас. Только она без рога.

– Ну да! Пегас. С крыльями и с рогом на лбу. Розовую или белую. Купишь? – И она улыбнулась самой доброй искусственной улыбкой, какая только могла существовать на свете. – Помнишь, мы гуляли по улице, полил ливень, а у нас не было зонта. Мы спрятались под навесом у яркой стеклянной витрины. И там на подставке крутился пегас. Вот такого хочу.

Дитрих в ответ невесело улыбнулся, нежно обнял дочь:

– Помню. Конечно, куплю. Когда будут деньги.

– Йеху-у! – возликовала Лиза. – Папочка, ты у меня самый лучший!

Она чмокнула его в небритую щёку, залезла на спинку дивана и спрыгнула с неё на сиденье.

– Дочь, аккуратнее! Смотри, ты помяла раскраску.

– Ничего страшного. Она уже была слегка помятая.

На секунду замерев, Лиза с внезапным прозрением и тающей надеждой уточнила:

– Папа, а когда у тебя будут деньги, чтобы купить мне пегаса?

Прошло больше года с момента личного краха, а Дитриха никак не отпускало напряжение. Что-то тревожило, давило с каждым днём всё больше, и он никак не мог понять истинной причины. К старым страданиям добавилось новое неясное беспокойство.

Посещение психотерапевта раз в три года было для охламонов обязательным.

Приёмная доктора выглядела достаточно просторной. В мягком кожаном светло-коричневом кресле можно было запросто утонуть, и Дитрих действительно утонул, прихватив в качестве спасательного круга со стеклянного столика потрепанный глянцевый журнал с фотографиями.

Иногда он отрывал взгляд от призрачных силуэтов автомобилей, роскошных интерьеров в изумрудных тонах с замершими человеческими фигурами и с интересом оглядывал секретаршу. Строгая, аккуратная, она сидела за низкой стойкой и старательно, как крем из тюбика, выдавливала из себя полезность. Порой негромко отвечала по телефону.

Из кабинета психотерапевта, пошатываясь, вышла заспанная женщина. С мутными глазами, никого не видя, направилась к выходу. Уже открыв дверь, она вдруг опомнилась и вернулась в гардероб за плащом. Натянула один рукав и в таком виде рассеянно вывалилась на улицу. Ушла, так и не сняв голубые полиэтиленовые бахилы. Дверь широко зевнула, долго и медленно смыкалась и, наконец, резко клацнула с громким щелчком.

Секретарша привычным движением заправила за ухо выбившуюся прядь волос.

– Проходите, – велела Дитриху, и он вошёл в кабинет.

Навстречу поднялся плотного сложения мужчина лет пятидесяти пяти в круглых очках, со стреловидным носом.

– Михаил. – Психотерапевт крепко сжал руку Дитриха. – Прошу!

Нормально. Может, самую малость передержал, чтобы войти в близкий контакт. Припухлая сухая кисть. Дитрих мгновенно вспомнил Мишу из службы безопасности компании, в которой раньше работал. Миша Хитрожопый Лис бесспорно обладал секретными приёмами спецслужб. Здоровался он всегда так: в последний момент перед рукопожатием незаметно оттягивал свою руку на себя, и внезапно оказывалось, что сжимал он не ладонь, а пальцы собеседника. Словно капканом. И держал всегда дольше, чем требовалось. Ты оставался со стойким гадким чувством униженности, не проходящим несколько дней. Если же, зная о подлом приёмчике, успевал схватить его ладонь как следует и удерживал насколько возможно долго, Миша в ответ, с силой вцепившись в руку и не отпуская, начинал раскуривать дурманящий фимиам, плести фальшивую лесть о твоих мнимых достоинствах. В этом случае ощущение прикосновения чужой гадости к душе держалось много дольше, неделями. И не отмывалось под тёплым душем.

Началась беседа. Психотерапевт задавал ненавязчивые вопросы и каждый раз, получая ответ, ободрял оптимистичной репликой вроде: «Прекрасно!» или «Замечательно!».

– Когда вы впервые обратили внимание на необычные видения?

Голос Михаила был вкрадчивый, слегка гнусавый и в то же время хорошо поставленный. Обладателю такого голоса хотелось бессознательно довериться, поделиться с ним сокровенным.

– Трудно припомнить. Поначалу я вовсе не воспринимал происходящее как нечто странное, наоборот, это забавляло. Даже культивировал в себе необычное отношение к жизни, считал, что таким образом смогу отличиться от миллионов планетян. Обожал Доменека де Пуболя и Маука Корнелиса. Пожалуй, в полную силу это стало проявляться с того момента, как я сознательно ощутил свою личность. Где-то в пятнадцать.

– Чудненько! Расскажите самое яркое или наиболее часто повторяющееся видение. Закройте глаза, вспомните. Опишите подробно.

Дитрих прикрыл веки и откинулся головой на спинку массивного кожаного кресла, над которым, словно выключенный торшер, склонился спящий сканер.

– Михаил, боюсь, я неточно выразился вначале. Это не видения вовсе, а ощущение жизни. Может быть, оно вполне рядовое, но только мне оно кажется особенным. Я смотрю на простые вещи – здания, деревья, людей – и начинаю вдруг осознавать их иррациональность и невозможность. В душу закрадывается сомнение – реально ли то, что я вижу? А если это реальность, то как и когда она возникла? Кем выдумана и создана? Этот окружающий мир такой неизмеримый, неконтролируемый, его невозможно понять. Только смириться. Весь мой организм противится смирению. Понимаете?