Array Альманах - Творчество и потенциал. Выпуск 2

Падают листья – оранжевый, жёлтый, зелёный.
Ветры поют, прилетевшие издалека.
Мост деревянный, осенний и одушевлённый,
каждою щепкой своей продолжает века.
Вот и доска – живописнейший свод прусских хроник —
всё ещё здесь… Сколько лет, сколько зим…
И крестоносец, воинственный взмыленный конник,
и вдохновивший его незапамятный Рим.
Мельницу вот возвели на ручье на Кошачьем…
Кирху штайндаммскую начали в третьем году…
Пруссы восстали. Спалили Штайндамм. Но удачи
не было. Вот погоди, только строчку найду…
Вот ещё новость: замёрзло Балтийское море.
Хоть не Россия. Но тоже и здесь холода…
А на безбрежном, широком, равнинном просторе
слышится вновь: крестоносная скачет орда.
Снова – война. То король, то тевтоны
делят пространство, сжигая дома.
Прусские капища. Прусские схроны…
А по-над Вислой нависла чума.
И снова запись: «Берлинское лето.
Освобождение от короля…».
Но не об этом сейчас, не об этом,
кто бы теперь ни стоял у руля…
Здесь, на старинном мосту деревянном
встретились эти и встретились те —
те, кто бывал на «причастии» званном,
и те, кто не был… Масштабы не те…
То – неприятие, то – хлебосольство.
То – отлученье за фразу не ту…
Но вот большое Петрово посольство
увековечено здесь, на мосту.
Есть ещё строчка неясная, ведь на
старой доске полустёрта она —
Дата: «Последняя прусская ведьма
была отловлена и сожжена»…

Пространство и время привычное – прочь!
Хранитель и тайных порывов ваятель,
безумство Свободы – Музейная ночь,
и – исповедальности вещей искатель.
Ищу многоликих восторгов Земли,
родившейся жизни наивных законов,
чистейших ночных и полуденных звонов,
сомкнувшихся радостью где-то вдали.
Ищу обещаний свершившихся миг.
И несовершившихся необещаний.
Прозрачные утра последних интриг.
И – серые будни разочарований.
Когда в поворот не уходят глаза
вослед уходящему в том повороте.
Когда примирились все против и за
и даже абсент примирился… Но что-то
таится во мгле не ума, но души
среди пустоты, разрывающей будни.
То коротко вспыхнет, то стихнет к полудню,
то снова вернётся в вечерней тиши.
Ищу отголоски, восторги и беды,
любовь или ненависть (тайный союз)
того и другого. И – тихой победы
над собственным выбором дружеских уз.
Ищу восхищенья в единстве с природой,
безмерностью высей полей и лугов —
великое в малом – и тихой погодой
Рождественской ночью друзей и врагов.
Ищу воплощённую в образе нежность —
и молча склоняюсь в ответ перед ней.
И – очаровательную безмятежность
в соитии душ где-то выше, над ней.
Вступившего дважды в знакомую реку
каким-то случайным, бессмысленным днём…
В безмолвном пространстве ищу ЧЕЛОВЕКА,
прекрасного в горе и счастье своём.

Мы бредём с тобой наощупь в темноте
По невидимой дороге в пустоте.
Где начало, где конец, а где провал?
Масок здесь столпотворенье кружит бал.

Нотами сирен вопит настырный зов
Пасти железобетонных городов.
Потеряемся в водовороте лиц,
В клетках в дырах заведём бескрылых птиц,

Мысли здраво завернём в газетный лист,
Мудрым назовём водопроводный свист,
Кофе разведём струёй молочных чувств,
Выстрелим по галкам армией искусств,

Доверху собой наполним чемодан —
Пустим по волнам больных металлом стран…
Где начало, где конец? Куда идти?
Как не потерять свои следы в пути?..

Время и пространство круг сомкнут
Где-то в треугольнике Бермуд.

Над готикой собора мрачной
Разносит колокольный звон.
Горбун то над цыганкой плачет,
Химер потусторонних стон.

Мадонна лишь взывать достойна
Мольбою к Сыну и к Отцу;
Та ж, что красою непристойна, —
Жена священному костру.

И, в нишах тёмных выбрав место,
Прелатов каменных строи
Купили рай земной у беса
За души лживые свои.

Возносит ввысь камней громада,
Поближе к Богу и Творцу,
Страданья нищего народа
Готовя к судному концу.

Уродство спрятать за фасадом —
Владык земных хвала и честь.
А на горе под взором Неба
Стоит лишь деревянный крест.

Он прятал солнце в лепестках,
Луну – в бокал абсента,
А ветер – в сизых облаках
Японского сонета,
Цвет миндаля в пыли дорог
Воздушной тронул кистью
И чувств мешал круговорот
В палитру жёлтых листьев,
Вдыхал пшеничные поля,
У птиц искал свободу,
И шелестели тополя
Под танец небосвода.
Он в долгих поисках любви
И благостной печали
Устал. Безумья корабли
В дом ангельский умчали.

Люблю.
Воплю
истошно имя.
Грешна.
То манит,
То строптива.
Зима
в руках
невыносима.
Прочь —
под металл
локомотива!

Ласкает.
Сердце скорчит
в латы.
Люблю.
Воплю
истошно имя.
Насмешка.
Слёзы.
Наповал ты
Убит.
Навек.
Неизлечимо.

Взмах ангельских крыльев иль песня дождя,
То кротка иль неудержима,
То волны, то штилем, то пляской огня,
То скрипкою, то клавесином,
То плачем ребёнка, то рёвом грозы,
То счастлива либо безумна,
То утренним солнцем на капле росы,
То стелет дорожкою лунной.

А мы всё куда-то спешим,
Куда-то летим и едем,
Чтоб имя своё вписать
В истории вечном следе,

Повыше взобраться успеть,
Схватить эту жизнь за жабры,
На титуле глянца пестреть
И сделать лучшие кадры.

Кому что хотим доказать,
Себя теряя порою, —
Мессией воскресшим не стать,
Слов не блистать новизною?

Так важно ль понравиться всем,
В пыльный чулан закрыв душу,
В чужую играть карусель,
Чтоб жизнь не казалась скучной?