Сергей Устюгов - Заветные слова

– Васек, брось. Давай лучше выпьем.

При последних словах Васек оживился. Глазки его заблестели, кадык несколько раз дернулся.

Толик достал из шкафчика бутылку «паленки», взболтнул, зачем-то посмотрел на свет и заоглядывался в поисках стакана.

– Счас, счас, – заторопился Васек.

Через мгновение в его толстых пальцах появился стакан. Прозрачная жидкость забулькала. Собутыльники жадно следили за льющейся водкой.

– У-ух! Хорошо! – поглаживал свой живот Васек. Благодушное настроение овладело им.

– Толян, ты знаешь, сколько у меня баб было. О-о-о! Я как-то пробовал считать – сбился… Надо успевать. Как говорил Сережка Есенин, ты должен прожить жизнь так, чтобы в конце мог оглянуться и увидеть толпу беременных баб и гору выпитых бутылок.

– Ну и истреплешься раньше времени, – возразил Толик.

– Не-е-т. Я крепкий… Вот только…, – внезапно Вася повесил голову и шумно завздыхал.

Они выпили бутылку, Василий сбегал за второй. Оба опьянели и скоро Вася начал откровенничать.

– Понимаешь, Толик, не везет мне в жизни. Все бы ничего, да вот с Нинкой у меня проблемы… Знаю… Все знаю… Бегает на сторону. Ладно бы к одному, а то… И бил ее и ругал… Все нипочем. И знаешь, я уж привык к ней, да и годы… Она же у меня четвертая.

Вася с чувством выматерился и полез за сигаретами. Толик облокотясь на стол, внимательно слушал. Дым тоненько струился с кончика сигареты и поднимался вверх.

– Да успокойся ты, не переживай так.

– Ну, как не переживать. Тебя бы в мою шкуру. Я говорю, Нинка четвертая жена у меня. Что самое обидное – они все такие попадаются. Первая – Зойка, загуляла сразу после свадьбы, не успели даже ребенка нажить. Вторая – через полгода, третья год продержалась. Нинка – четвертая, два года жила, потом не вытерпела и расслабилась стерва.

Все мне какие-то такие попадаются… А ведь есть добрые… Толик… Есть?…

Толик смотрел на Василия и ничего не говорил.

– Ну что молчишь?… Твоя вот, не бегает никуда… Слушай, а может, ты думаешь, я того… Не-е-т, я могу, я мужчина еще хоть куда… Просто не везет мне с женами. Наказание какое-то, что ли…

Вася замолчал. Толик крутил в руках пустой стакан и о чем-то думал. Потом он поднял голову и спросил:

– Вася, а ты сам-то гуляешь?

Василий встрепенулся, морщинки на лбу разгладились, он довольно заулыбался.

– Я, Толя, не гуляю – я живу. Я доставляю удовольствие, я дарю радость. Женщины меня любят, хотя я и вон какой.

Вася окинул взглядом свою фигуру, похлопал себя по животу и с удовлетворением продолжил.

– Толя, я люблю женщин, и они меня любят, и пока я могу, я буду так жить.

Анатолий с сожалением смотрел на Василия и ничего не говорил.

– С женщинами у меня все нормально, а вот с женами, – Вася погрустнел, нагнул голову и принялся ковырять деревянный стол.

– Вася, – заговорил Толик, – жил-был один голубь. Он постоянно менял гнезда, от всех гнезд почему-то всегда неприятно пахло. Однажды он пожаловался мудрому старому голубю. Тот долго слушал его жалобы и потом сказал: « Оттого, что ты все время меняешь гнезда, ничего не изменится. Запах, который тебе мешает, идет не от гнезд, а от тебя самого».

– Не понял, – вскинулся Васек, – при чем здесь запах. Я же моюсь, да и от моих жен никогда не пахнет.

– Дурак ты, Василий! – Анатолий с сожалением посмотрел на Васю и стал собираться.

Аня как всегда выглянула в окно. Снег. Да такой густой. Скоро все тропинки завалит.

Такая погода Ане нравилась. Тишина. Пушистые хлопья медленно, словно в вальсе, кружатся, покоем и грустью веет от них.

Она не торопясь, шла по улице и думала о чем-то своем. Город еще спал. Одинокие прохожие торопились на работу, редкие машины с урчанием проносились мимо. Вдруг со стороны дома послышался плач. Так могут плакать только, чем-то обиженные дети. Аня растерялась, хотела идти дальше, но что-то заставило ее повернуть и зайти во двор. Дверь в подвал была распахнута и таила опасность. Не сразу Аня решилась спуститься в подвал. Недалеко от входа от кучи тряпья доносились детские всхлипы.

– Не плачь, успокойся, – Аня старательно вытирала платком грязную мордашку и пыталась поднять ребенка.

Через полчаса они сидели у Ани дома, и пили чай. Небольшая однокомнатная квартирка сияла чистотой и порядком. Аня жила одна, и как часто бывает, уже ни на что не надеялась.

Славка, он ей кого-то напоминал, совсем освоился и с ребячьей жадностью уплетал печенье. В свои пять лет, он рассуждал, как взрослый. Время от времени Славка крутил головой и говорил.

Аня как всегда выглянула в окно. Снег. Да такой густой. Скоро все тропинки завалит.

Такая погода Ане нравилась. Тишина. Пушистые хлопья медленно, словно в вальсе, кружатся, покоем и грустью веет от них.

Она не торопясь, шла по улице и думала о чем-то своем. Город еще спал. Одинокие прохожие торопились на работу, редкие машины с урчанием проносились мимо. Вдруг со стороны дома послышался плач. Так могут плакать только, чем-то обиженные дети. Аня растерялась, хотела идти дальше, но что-то заставило ее повернуть и зайти во двор. Дверь в подвал была распахнута и таила опасность. Не сразу Аня решилась спуститься в подвал. Недалеко от входа от кучи тряпья доносились детские всхлипы.

– Не плачь, успокойся, – Аня старательно вытирала платком грязную мордашку и пыталась поднять ребенка.

Через полчаса они сидели у Ани дома, и пили чай. Небольшая однокомнатная квартирка сияла чистотой и порядком. Аня жила одна, и как часто бывает, уже ни на что не надеялась.

Славка, он ей кого-то напоминал, совсем освоился и с ребячьей жадностью уплетал печенье. В свои пять лет, он рассуждал, как взрослый. Время от времени Славка крутил головой и говорил. – Хорошо живешь, тетя. Чистенько у тебя.

– Ну, что Славка, куда тебя вести? Дома-то тебя потеряли. Тоненький вой послышался из-за закрытого ладошками лица. – Никуда я не пойду, тетенька. Не выгоняй меня.

Аня растерялась. Что делать? Так же ведь нельзя. У мальчика есть родители. И он должен быть с ними.

Славка совсем расклеился. Его плач перешел в рыдания. Сквозь них пробивались отдельные слова.

– Тетя… Не выгоняй меня… Меня там убьют…

Аня совсем разволновалась. Она стала собираться. Славка, видя, что тетенька собирается, упал на колени и пополз к ней. Страшное это зрелище – видеть ребенка на коленях.

Аня поплакала вместе со Славкой, дала обещание не ходить в милицию и направилась по адресу, который с трудом узнала от Славки. Она шла и думала о спящем сейчас ребенке. Кто из него вырастет? С таких лет он уже знает, что такое предательство и жестокость. Сам станет таким же? А может наоборот?

Поднимаясь на второй этаж, Аня уже слышала крики, ругань сопровождающую почти любую пьянку. Перед дверями она глубоко вздохнула и тронула кнопку звонка. Не работает. Тогда она тихонько постучала. Ну, разве в разгар веселья кто-то может услышать какой-то тихий стук. Она застучала сильнее. Через несколько секунд дверь распахнулась и в дверном проеме предстала пьяная, в помятом и грязном тренировочном костюме, молодая женщина.