Денис Рябцев - Любовь опера

Как только Шаловский расплатился мелочью за свой товар и покинул маркет, Володя выждал минут десять, шатаясь по рядам бакалеи. Затем он бросил тележку у хлебных полок и насвистывая совсем не оперный хит «Я буду вместо нее», вышел из магазина, держа руки в карманах.

После бесславного ухода Папы-Ша из театра, на его месте появилась дородная телесно, но не «заплывшая» мозгами Панальдина Бацхер. Это была тертая мегера, прошедшая хорошую школу жизни. Казалось, что она видит каждого человечка насквозь, до самого его коричневого пятнышка на трусах.

Панальдина Сардаховна была выходцем из горных аулов, где настаивают веками лучшие вина и тысячелетиями хранят тайны, по которым живет вся остальная земля. Поработав в департаменте культуры столицы, темпераментная женщина подженилась на совершенно безвольном Бацхере, у которого было много связей среди людей искусства.

Ей ничего не было нужно от своей второй половины, кроме ребенка. А еще он забавно немел и вжимал голову в плечи, когда Панальдина была не в духе.

Она носила массивные очки с большими диоптриями, просторные кофты, которые, по ее мнению, скрывали полноту и длинные юбки темных тонов.

Володя, естественно, зализав свою челку гелем, надел лучший костюм. И отправился очаровывать нового ключевого представителя театрального аппарата. Через три минуты Панальдина уже в голос смеялась с главным администратором, который показался ей совершенно тупым и безопасным.

Через три минуты Панальдина уже в голос смеялась с главным администратором, который показался ей совершенно тупым и безопасным. Теперь она вполне была уверена, что обрела не только вечного Чебурашку для снятия стрессов, но и преданного ударника, который будет настукивать обо всех течениях в оперном театре.

Это были события вчерашних дней, уже основательно подзабытые, но важные для понимания истории и контекста.

Теперь же на этаже общежития становилось совсем темно, потому что в торцевые окна заглядывал вечер, а свет в коридоре никто не додумался включить.

Володя битый час сидел в своей комнате на постели, раскачивая всякие варианты, как ему поступить с жуликом Акимом.

Из его смартфона неожиданно зазвучала мелодия арии «Высоко поднимем сей кубок», которую ценил Варган Моисеевич, впрочем, как и все творчество Верди. Звонила Бацхер.

– Не спишь?

– Как я рад вас слышать. Не сплю. Для вас – вообще никогда.

– Володь, плохая новость. Катя уходит из театра. Стерва. В разгар сезона.

Екатерина была руководителем отдела по связям с общественностью. Хорошая девушка, мать троих детей. Она шикарно рулила всеми лояльными средствами массовой информации, умела снять тревожность у тех, кто не испытывал к опере особого понимания и любви.

– Так, – задумчиво произнес Володя, – Она уходит.

– Ну, да, – зашипела Панальдина, – Ты еще спой «Да здравствует Екатерина!». Не поверишь, банк ее переманил. Наши же спонсоры. На тройной оклад. Всегда говорила – деньги не портят только сильных. А таких мало на свете. Пожалуй, только я и наш художественный руководитель.

– Панальдина Сардаховна, я просто думаю вслух. На этот сектор не возьмешь, кого попало. Тут мастер нужен, чтобы между струй сухим ходил.

– Правильно мыслишь. До утра тебе времени. Я тоже подумаю. В десять – совещание. Будь. Обсудим все варианты.

Трубка отрубилась до того, как Бузилов успел ласково попрощаться.

Володя направился к шкафу, где стояли напитки. Выбрал початую бутыль красного вина и наполнил пузатый фужер до половины.

Он перебирал в голове московских журналистов, находя в каждом из них какие-то непреодолимые недостатки, которые могли помешать делу. Володя не так боялся того, что сектор паблика в театре будет завален, как насмешек Панальдины над представленными неудачными кандидатурами.

И тут в его голове зажглось. Много лет назад, когда Бузилов еще учился вокалу в училище и не помышлял о поездке в Москву, он дружил со своим ровесником – провинциальным журналистом Эдуардом Занозовым. У Эдика, помимо совсем неудачной фамилии, было главное достоинство – его точно не могла знать театральная мегера Бацхер. «А там, – размышлял далее Володя, потягивая напиток, – Я помогу. Научу тонкостям».

А вообще Занозов писал удачные материалы в газетах, постоянно появлялся на местных телеканалах. Володя вспомнил, что Эдик очень любил театр. Однажды он договорился с художественным руководителем драмы и тот ввел журналиста в постановку «Капитанской дочки» Пушкина. Далеко не главную, конечно. Крестьянином в массовке. Но Занозов хорошо вжился в роль. На премьере режиссер рассказал об эксперименте. За руку вывел журналиста на авансцену. Ему рукоплескала публика. А потом Эдуард опубликовал свои наблюдения. Описал репетиции, ощущения. Тонко и удачно. У него были и другие тексты, получавшие общественный резонанс, но Володя знал об этом мало, потому что никогда не читал газет. А театральную историю знал в переложении самого Занозова.

Вот такой жанр – журналист меняет профессию. Вовка тоже ее иногда менял. Но не для написания статей. А чтобы вернуть себя в реальность. Раз в полугодие или реже, понимая, что начинает хандрить, он брал много дешевой водки и шел к тете Любе, которая работала на площади трех вокзалов в общественном туалете. Они надирались с этой простой старухой до свинячьего визга. А утром Бузилов, находя себя в какой-нибудь кабинке, словно сбрасывал старую шкуру. Ему хотелось в театр, к работе, подальше из этих вонючих мест.

Воспоминания разыгрывались все ярче. Он вспомнил, как Эдик привел его жить в свою квартиру на улице Аксакова – тесную и малогабаритную двушку, когда услышал, что будущего вокалиста бьют и унижают в общаге. Семья журналиста состояла из младшего брата Эдуарда, мамы и часто пьющего отца.

Вот были времена. Жил в чужой семье, на голове у неродных людей. В скромной среде, без шика и достатка. И был счастлив. Его уважали, подкармливали, иногда помогали деньгами, когда было совсем туго.

Володя вспомнил, что у Занозовых стояло старое пианино «Пенза». Неудачное и не очень настроенное, потому что мальчишки, поначалу воодушевленные музыкой, быстро погорели на гаммах и побросали занятия музыкой.

А Бузилов каждое утро исполнял на нем полонез Огинского. У него была убежденность. Если получалось без запинок – значит день будет складываться удачно.

«Занозов, – продолжал думать главный администратор, – А ведь не такая плохая идея».

Володя обладал очень ценным качеством – никогда не выбрасывать визитки и телефоны. Он раскопал на дальней полке в шкафу несколько старых блокнотов. И через время отыскал на пожелтевших страницах номер журналиста.