Яна Демидович - Перекати-Поля

Оля слушала, пила травяной чай и молча кивала.

Но позже, вечером, опять вспомнила этот разговор.

Внезапная мысль точно кипятком ошпарила.

«А что, если?..»

Оля слезла с дивана, уселась за стол. Задумчиво повертела в руках «Дневник трусихи». И перевернула его, чтобы открыть с задней, незаполненной записями стороны.

Когда-то, в одной сказке, Оля читала про героя, который, попав в переплёт, притворился другим. Трус до мозга костей, он выдал себя за отчаянного смельчака, коим никогда не был. Сбил с толку всех врагов, победил, спас любимую принцессу…

И, в конце концов, избавился от страха. На-всег-да.

«Когда образ полностью готов, когда ты вжился в него полностью – ты словно меняешь личность!» – в ушах снова прозвучали восторженные слова Доры. Рука Оли дрогнула, подхватила чёрный фломастер. Секундное колебание – и она стала рисовать, пока толком не зная, что у неё получится.

Минута, вторая, третья…

Оля отложила фломастер. В горле пересохло, но губы стали сами собой растягиваться в улыбке.

Потому что клетчатый лист больше не был пустым. На нём чернел удивительный рисунок – лихая девчонка, что стояла, подбоченясь, и смело смотрела своей создательнице прямо в глаза. Чёрные, прямые волосы до плеч, пиратская бандана с черепом. Перчатки с обрезанными пальцами, жилетка и штаны с уймой кармашков…

А ещё – шрамы. Пара на лице, пара на голых, не скрытых майкой, предплечьях.

«Ну, здоро́во, трусиха. Как назовёшь меня?» – казалось, говорил весь её насмешливый вид.

Оля зажмурилась. В мозгу косяком рыбы промелькнули сотни имён, кличек и прозвищ, среди которых вдруг сверкнуло оно. Одно-единственное. Идеально подходящее.

– Поля?.. Перекати-Поля! Да!

Оля даже засмеялась от радости. Распахнула веки, перелистнула страницу и, подхватив ручку, стала строчить. История только что рождённой Перекати-Поли так и просилась на бумагу. Казалось, она давным-давно дремала где-то на задворках сознания, а сейчас, получив чудесный пинок, проснулась, ожила и грозила поменять жизнь навеки.

Небо за окном потемнело до ледяной синевы, когда Оля наконец отложила ручку. Сердце бухало в груди так, словно только что бежала от банды настоящих зомби, но настроение было отменным, солнечным. Знакомство состоялось, и теперь Оля знала о своей героине всё.

В отличие от Оли, Перекати-Поля обожала путешествовать. Побывала и в Индии, где её чуть не укусил малярийный комар, выжила в шторме посреди Атлантического океана, съездила в сафари по жаркой Африке… Она пешком, без команды, забралась на Эверест, слазила в заброшенную угольную шахту, не побоялась мексиканских могильников – в общем, умела выжить всегда и везде, в любых, самых жёстких условиях…

Перекати-Поля не отступала перед опасностями. Не плакала от опасных ран и не страдала от шрамов. Она умела почти всё. Свободная, подгоняемая попутным ветром.

Мысли о Поле так забили Олину голову, что она едва почувствовала вкус папиной стряпни. Заглотив ужин, Оля гепардом унеслась в свою комнату и опять засела за записи. Уже в кровати, ночью, она так и возилась с боку на бок, всё представляя себе Полины приключения.

А на утро был готов план.

***

– Дора Теодоровна-а-а-а! – Оля звонила и стучала в дверь, пока не загремели отпираемые засовы.

Дверь открылась, зашуршали золотые шелка – на пороге выросла Клеопатра с глазами, подведёнными сурьмой. Протянула тонкопалую руку, на запястье которой тихонько звенела сотня браслетов. Дотронулась ноготком до Олиной щеки и пробормотала что-то на чужом наречии.

– Обалдеть! – с искренним восторгом выдохнула Оля. – Вам только сфинкса не хватает! С золотым ошейником!

Клеопатра скривилась и заговорила по-русски:

– Сфинкса? Фи, Олька, фи! Это единственная порода, которую я тер-р-рпеть не могу. Знаешь ведь!

– Да знаю, – улыбнулась Оля и, спохватившись, добавила: – Дора Теодоровна, я за помощью к вам!

Чёрная бровь Клеопатры взлетела вверх.

– Что ж молчала? Заходи!

Спустя минуту Оля уже показывала Доре свой рисунок – фотографию с телефона. По её словам выходило, что это всего лишь образ к театральной постановке на первое сентября. Мол, классная позвонила, попросила поучаствовать… Вот и надо теперь найти шмотки, чтоб изобразить бродягу или пиратку. Хулиганку, в общем.

– Хулиганку… – медленно протянула Дора и покосилась на Олю. – Хм, а почему именно тебе это предложили? Ты ж у нас зайчишка-трусишка? А?

Оля чуть покраснела под проницательным взглядом актрисы. Врать отчаянно не хотелось. Но и говорить всю правду – тоже. Словно сглазить боялась будущее предприятие.

Поэтому пришлось ограничиться полуправдой.

С капелькой вранья.

– Да классуха думает, что я так смелее стану… Косплей, раскрепощение и всё такое…

– Хм, – ещё больше сузила глаза Дора и вдруг добавила: – А что? Правильно думает. Тебе смелость не помешает… Пошли-ка, посмотрим мои закрома.

Скоро они стояли в спальне Доры Теодоровны, у огромного, как сундук, чемодана. Чудилось, что его недра скрывают все мыслимые и немыслимые образы, которые Дора использовала за всю свою долгую, бурную жизнь.

Пальцы, украшенные колечками, пронеслись по застёжкам, словно творя магический пасс. Крышка чемодана откинулась – и у Оли перехватило дыхание. Чемодан Пандоры, аккуратно разделённый на сектора, был забит до отказа. Тут тебе и костюмы, и парики, и аксессуары всякие…

– Держи, вроде подходящий, – Дора легко нашла нужный парик и отдала Оле. – А вот и жилетка… Смотри-ка, прямо твой размерчик. Ха. А вот и ботики. Везучая ты, Олька!

Растянув рот до ушей, Оля прижимала к груди дары Пандоры – счастливая до того, что хотелось петь.

«Получилось, получилось! Я скоро буду Полей!..»

– Тёть Дор, а грим накладывать научите? – спросила Оля, погасив улыбку – вспомнила, что ещё не всё. – Мне бы подбородок чуток замазать… да шрамы…

– Научу Олька, всему научу, – подмигнула ей Дора, беря с туалетного столика неприметную коробочку.

…Вечером, перед тем, как бежать домой, Оля заглянула в магазин для косплееров. Стесняясь, спросила у яркой девицы – менеджера, есть ли у них линзы синего цвета.

Линзы нашлись. И Оля, не веря самой себе, купила их, чтобы уже дома, стоя перед зеркалом, собрать образ Поли воедино. Как пазл.

Стояла глубокая ночь, когда преображение завершилось. Папа, выключив телевизор, давно уже видел десятый сон и ведать не ведал, что творит любимая дочка.

Впрочем, если бы он и заглянул в Олину комнату, то просто упал бы. Не узнал бы ту, что сейчас вертелась там и так, и сяк, с ухмылкой разглядывая своё новое отражение.

А, если честно, Оля и сама себя не узнавала.

Потому что там, в зеркале, стояла вовсе не она. У Оли Петровской отродясь не было таких волос цвета дёгтя. Таких тёмных, грозовой синевы, глаз.