Мара Винтер - Не твоё тело

Дисклеймер: Герои этой работы, мягко говоря, не являются образцом морали. Описание саморазрушительного поведения не имеет цели пропаганды и представлено исключительно с целью лучшего погружения в быт и нравы поколения, сломавшего обе опорные ноги. Политические, религиозные, культурные взгляды персонажей остаются взглядами персонажей. Автор несёт функцию зеркала, немного чёрного. Приятного чтения.

Дисклеймер 2: Предупреждение по поводу психоактивных грибов, разрешенных на территории вашей страны: бессознательное употребление может нанести непоправимый вред вашему психическому здоровью! Изучать вопрос необходимо максимально ответственно! Приведенные здесь описания – художественный вымысел, не являются трип-репортом. Здравого вам смысла.

Предисловие

Катастрофа

Тельма стояла под козырьком, у заднего входа в клинику, мокрая, в длинном, до самых ботинок, плаще, наброшенном поверх униформы, и курила сигарету. Пальцы её дрожали. Каштановые, в красноту, волосы набрякли, облепили мягкое сердцевидное лицо. Пять минут назад она, прямиком из операционной, вышла под дождь, силясь успокоиться, но так и не преуспела.

По лбу, с волос, стекала толстая капля. Споткнувшись о надбровную дугу, капля поехала вбок, по горбику брови, скатилась на висок, к самому глазу: пощекотала. Тельма заморгала, сощурилась, нервно потёрла висок тыльной стороной ладони. Десять минут назад она смотрела на Матильду: ярко-рыжие волосы разметались по подушке, кожа, почти такая же белая, как гипс, имела вид пустой поверхности. Постучи, зазвенит. То, что раньше придавало ей свечение, казалось, ушло безвозвратно. «Рыбка прыгнет из пруда, а обратно уж никак, кругом лёд, больно бьёт», – мысль стряхнуть труднее, чем каплю, когда она щекочет висок.

Сигарета, почти что сухая, потрескивала, ссыхаясь. Дым, выходя из укрытия под ревущее, то и дело рвущееся молниями небо, сразу намокал. Из водосточной трубы хлестало, как из шланга. Вода лилась, и не было силы, способной её остановить. Кроме силы Тельмы. Тельма останавливала ту же воду, внутри себя: держала глаза сухими. Она, медсестра этой клиники, час назад встретила "Скорую помощь" с собственной, еле живой после аварии, сестрой. Друг сестры и её партнер, Райли Лейк, сэр Ланселот Озёрный, фея органа (кажется, вот, только что шутила о нём Тельма), погиб на месте. Был органистом. Матильда – скрипачкой. Во что превратились её руки, лучше бы не видеть. Не помнить, что видела.

Дым заполнял лёгкие и уходил вверх, к тучам, где, наверняка, оказывался принят, как родной. Как же она забыла. Нужно позвонить семье.

Элиза сидела за столом, на маленькой кухне съемной квартиры, и в бесчисленный за сегодня раз пыталась в двух полосках теста разглядеть одну. Ноутбук стоял тут же, на столе. На почте ждал результат анализа крови – кровь не обманет. Открывать письмо было страшно. Палец с розовым ноготком робко клацнул левую кнопку мыши. Крутанул колёсико. Сердце её упало; следом, на стол – беловолосая голова. «Нет, пожалуйста!» – застонала вслух. Точно, залёт. Как так? Быть не может! Она не была достаточно взрослой (как женщины, с которыми это случается), Элизой или даже Элли. Сейчас она чувствовала себя ребёнком, малышкой Эль, испуганной и одинокой. Телефон лежал рядом. Звонить, кроме врача, было некому. Второму участнику "два в одном" – ни за что на свете.

Её бывший бойфренд, Джек, хранил верность только знаку вопроса. Знак вопроса мог быть его именем и фамилией. Знак вопроса можно было смело поместить на его галстук или герб, носи Джек первый или обладай вторым. Он назывался журналистом, хотя слово "взломщик" описало бы его деятельность куда лучше. Вопрос был отмычкой. Джек, при помощи вопроса, открывал любые замки. Он мог выудить любую информацию у знаменитости или сделать человека знаменитым при помощи кое-какой информации. Джек, как когда-то Сократ, гулял, пил и задавал неудобные вопросы. При желании он мог бы стать мудрецом, но, видимо, мудрость его не прельщала, поскольку ей он предпочёл известность. Красивую жизнь. И красивых женщин.

Они познакомились на интервью. Её интервью его журналу. «Моя удача не подвела меня, вы здесь! На вас по всему миру дрочат, то есть, простите, молятся», – они обучены болтать, такие, как Джек Фишер, ублюдок, мать его… Языком своим совался во все щели. И недурно совался, приятно вспомнить… Нет уж, нечего. Вопрос не терпел ответа, вопрос должен был оставаться вопросом, иначе он попросту потерял бы себя. «Ты понимаешь меня, одна из всех», – сказал проклятый Фишер, а потом… наверняка, другой понятливой красотке, с которой она их поймала, чесал то же самое!

Модель – это любая. Кто угодно. Элиза – модель. В её зелено-карих, как тростник, глазах, плавной и несколько диковатой грации, улыбках без повода, рисунках на теле, всё время разных, таилось обещание ответа; не сам ответ. Элиза захотела ответа. Ответ уничтожил вопрос – в её сторону.

Зачем ей ребёнок, когда его отец ушёл? Ушёл, наследив. Сидеть, как дура, и хранить его наследие? Вопрос был, но вопрос не был Джеком. Больше не был.

Телефон резко вырвал её из задумчивости, полоснул тишину бритвой, разбразгал содержимое. Палец с розовым ноготком провёл по сенсору. «Тельма, ты немного не вовремя… – начала было, – что? как? – и тише, почти шёпотом, – когда это случилось?» – младшая из сестёр слушала старшую и не верила. Как немногим раньше не верила и в то, что ей, любимице фортуны, могло так крупно не повезти.

Матильда бежала по длинному коридору. Ей было видно, куда она бежит, пол, стены, потолок – хотя источников света в коридоре не было. По логике он должен был быть абсолютно тёмным. Как же тогда она могла что-то разглядеть? Знакомый, один из всех нужный, голос звал её там, впереди. «Райли! – крикнула она, – Райли, я здесь!» – хотелось бежать быстрее, но скорости, похоже, не существовало. Как бы она ни напрягала мышцы, изменить темп ей не удалось. Что presto, что adagio *, голос был далеко. «Тиль, – говорил он, – не бойся, не спеши, успеешь…»

*presto (ит.) – быстро, adagio (ит.) – медленно; музыкальные термины

Тело на больничной койке дернулось. Судорога боли скривила нос, лоб и щёки, стянула всё лицо к переносице. Она втянула воздух сквозь зубы, всхрипнула, потом закричала: «Райли!» Он был с ней; он был с ней всегда, до их встречи и после неё; если его нет, её тоже нет. К ней подбежали, что-то говоря. Кажется, о спокойствии. В палату стремительно вошёл Пол Мёрфи, хирург, увлечённый её старшей сестрой, в белом халате. Очки мешали разглядеть его глаза, блестели ярче ламп. «Матильда, пожалуйста, не делай резких движений. Всё будет хорошо», – сказал он ласково, отечески. Её руки были в белых колодках и казались чужими. «Мы собрали твои кости из маленьких кусочков, – продолжал Пол. – Позови Тельму, – обратился он куда-то за спину. – Постарайся расслабиться, – опять к ней. – Ты поправишься».