Леон Богданов - Заметки о чаепитии и землетрясениях. Избранная проза

……………………………..

Человек описывает, как идет за пивом, а мы слышим дыхание и музыку времени. Вот размах. Леону Богданову удалось показать самую глубину и фактуру пространства, в котором он жил, и сделать это тонко и пронзительно. Атмосфера, когда жизнь – лишь неясное воспоминание, тень; когда реальность вдруг растворяется в музыке. Он эту музыку услышал и сумел записать. И я заворожен ее звучанием. Его дневник – как партитура чудесной симфонии.

Музыка не стремится к обобщению, так же как звуки капель дождя не стремятся к благозвучию музыки. Но для меня блаженство – и соната Моцарта, и ночной шум дождя. Таково и мое восприятие текста Богданова – оно выходит за рамки литературного . Это скорее впечатление чисто музыкальное, мелодическое. И вот оно-то в результате и рождает ощущение воздуха, пространства и единственности звука долгой протяжной ноты его творчества.

Идентификация вещей у Богданова, возможно, результат приема наркотиков. Все под пристальным вниманием: рубашка, рассвет, шум в подъезде, книга, воспоминание, и все отдельно. Перечислю еще: расположение заварочного чайника на столе, пачка «Беломора», музыка «Гагаку». Полное отсутствие психологии и эмоции . И каждая вещь и явление вырастают до размеров своей отдельности и абсолютной значимости. Это как бы перевод (очень медленный) взгляда с одной вещи на другую. Перечисление. Эпос.

«Листва осенью – при электричестве. Стало холодно, и мы включили свет».

В процессе подготовки к печати дневниковых и эпистолярных текстов Леона Богданова (1942–1987) поначалу мы вообще отказались от какого бы то ни было в них вмешательства (комментаторского, корректорского), полагая его ненужным и даже вредным. Вопреки своей жанровой привязке дневники и письма Л.Б. в первую очередь и по преимуществу являются художественными текстами (а, скажем, не историко-биографическими свидетельствами) – они замкнуты, самодостаточны, гармоничны, и потому сноски, звездочки и конъектурные скобки, как мы полагали, оказываются насильственным протезированием самостоятельного и саможивущего художественного тела. Некоторое время спустя изначальный радикализм в пользу «чистого наслаждения от текста» показался нам чрезмерным и искусственным, тем более что Л.Б. для многих читателей – загадочный персонаж, не известный им ни как писатель, ни как художник, ни как человек, и потому какие-то, пусть минимальные сведения о нем далеко не бесполезны. Но именно что минимальные , хотя личное знакомство с Л.Б. позволяет нам подробно расписать и «curriculum vitae» писателя, и круг его ближних и дальних знакомых, и родственные связи, и редкие путешествия, и бытовые картинки. Причина нашего немногословия – вовсе не лень, но сознательно проводимая политика: мы чертовски утомлены книгами (каковых ныне немало!), на треть, а то и наполовину составленными из комментариев.

Бо́льшая часть текстов, вошедших в книгу, не представляет собой законченных литературных произведений: это подлинные письма (адресованные Миле Чистович) и подлинный дневник (две толстых общих тетради, красного и коричневого цвета соответственно), который Л.Б. вел то регулярно, ежедневно (точнее, еженощно), то с перерывами, не всегда помечая дату очередной записи и не всегда отделяя ее от предыдущей. Почерк у Л.Б. – парадиз для публикатора: очень четкий, мелкий, по его собственному определению, «картографический». С годами почерк мельчал, не теряя, впрочем, четкости, так что микроскопические строки последних страниц приходилось читать, вооружившись мощным увеличительным стеклом. Зачеркиваний и поправок в тетрадях практически нет; к тому же Л.Б. обходился без черновиков и сразу писал начисто, возможно, в завершение многочасовых размышлений за чаепитием и во время «вытаптывания» линолеума на крохотной кухоньке. Орфография и пунктуация – вполне грамотные, и если не всегда нормативные, то, как правило, с определенным умыслом. Особенно много пунктуационного произвола в ранних текстах, где царит «футуристическая вольница»: то отсутствуют и школьнику доступные запятые, то следует строчная буква после точки, то конец абзаца обходится без знаков препинания. В поздних текстах пунктуация нормализуется, хотя написание многих слов не унифицировано («Беломор» и беломор; слава Богу и слава богу; «Академкнига» и Академкнига, «Дао Дэ Цзин» и «Дао-дэ цзин»), не приведены к единому виду географические названия и т. п.

Мы лишь изредка вмешивались в тексты Л.Б., слегка подправляя орфографию, и почти избегали конъектур, полагая, что в тексте о землетрясениях читатель и без нашей подсказки догадается, что «шк. Рихтера» не означает музыкальную школу великого советского пианиста. Короче говоря, старались избегать всего мелочного, занудного, навязчивого, утомляющего, а главное – мешающего читателю безоглядно воспринимать текст и наслаждаться им.

Перечень самиздатских и типографских публикаций Л.Б.:

Машинописные сборники стихов и прозы издавались в 1960–70-х годах Вл. Эрлем под маркой издательств «Польза» и «Палата мер и весов».

Окно, открытое вовнутрь – Лепрозорий–23 (1974).

1974 год – Часы , 16 (1978).

Шесть писем; Возвращение в 1974 год – Часы , 23 (1980).

Красные карточки – Часы , 39 (1982).

Отрывки – У Голубой лагуны , 4А (1983).

Отрывки – Транспонанс , 26, 27 (1985).

Заметки о чаепитии и землетрясениях – Часы , 55, 58 (1985).

Ломоносов; Шестнадцать; Сон; Где это? – Митин журнал , 13 (1987).

Последнее – Часы , 70 (1987).

«В первый день листопада…» (Стихи) – Митин журнал , 28 (1989).

Шесть писем на желтой бумаге; Черногория – Лабиринт/Эксцентр , 1 (1991).

Проблески мысли и еще чего-то – Вестник новой литературы , 3 (1991).

ТР-Р ТР-р – Поэзия и критика , 1 (1994).

Отрывок – 24 поэта и 2 комиссара (1994).

Лучей нет – Новое литературное обозрение , 25 (1997).

Большинство названий опубликованных текстов принадлежит публикаторам.

О нем:

Б.-К. <���Б. Останин, К. Козырев>, Поиски дервиша – Часы , 70 (1987); Новое литературное обозрение , 25 (1997).

Творческие достижения Л.Б. были восприняты в среде ленинградской неофициальной культуры как выдающиеся. В 1985 году ему была присуждена премия Андрея Белого с формулировкой: «За “Заметки о чаепитии и землетрясениях”, позволяющие европейскому уху услышать “в музыке флейты земли – звучание флейты неба”». Сильнейшее впечатление от творчества Л.Б. засвидетельствовали Вл. Эрль, Б. Констриктор, Б. Кудряков, А. Драгомощенко, Д. Волчек, В. Кондратьев, А. Левкин; некоторые из них назвали Л.Б. в числе своих литературных учителей.