Леон Богданов - Заметки о чаепитии и землетрясениях. Избранная проза

Ну, а когда, как не 2-го марта, бывают вторые похороны рыбаков с потонувшего судна. Вера видела.

Я еще из тех периодов, когда художники ходили ватагой. Изо всего Фолкнера «справедливости» и «красных листьев» ради, вырезывал «стрекозу и муравей». Иллюстрированный Jimmy H. В местах не столь отдаленных слышал по радио объявление о лекции Меньшикова об Алексееве. Как с моим диван-кроватью. (Был заказан порошковый Лотреамон.)

Не только хуже оплывший, чем на булыжниках, лед, но и крошеный, как гранит, воплощенный во льду… Родился я, верно, с головной пронзительной болью. В феноменально короткий, мистический срок нетривиальным образом разрушал вещи с общей точки зрения зрелые, раздавить в руках чашку, etc. Слова отца за едой – вывод, что к сказкам и басням относится большинство, если не все «не даром говорится» в пословицах. Объявляя народнические мифы ересью открыто, он оказывал влияние авторитетом отца и за обедом. Но на кувшинчик молока вечером на утро напомнит. Низкое небо издавна началось, как и чернота не этой весны, силы Инь и Ян, антитеза жизненности и иллюзорной темной безжизненности, медленнее всего поворачивающаяся идея. Но и вместе с тем выражающая безначальная очеловеченность копошения пустоты, очеловеченность безлюдья и предрассветный свет, из чего, кажется, и происходит существование еще некоторых форм общения, сумерки, в которых сумело затаиться человеческое существование, кажущаяся противоречивой человечность улицы рядом с абстрактностью номера, понятия величины или антропоморфным и зооморфным. Светает и желтое перестает просто пугать, зеленое – освещать, черное блестеть. 4-ое. Видьте крупнее, точно, воздуха течение приостановилось, началось что-то весеннее. Март сообщил свою золотистость

Есть еще и все остальное.

забыл записать, что, как симфонический оркестр, по телевизору, похож на помойку, а еще там была кирха: никого, все залито солнцем.

эпический трагикомизм, в конечном счете тоталитаризм жизни создают культ сильных чувств. В непереносимом давлении страстей на мою натуру разглядывается только то положительное, что полное несогласие мое со школой сильных чувств одно поддерживает эфемерное существование индивидуалистической модели в философском подходе к существованию. Кроме несогласия ничто бы и не напоминало о существовании моего, другого взгляда. Так все-таки легче. Деревенька весенняя, на поворотном круге в этот раз не дала о себе знать, не успела. Что-то там сплавлялось постепенно из дополнительного света, ночью грязно-желтого, днем, к вечеру ничего, на вид даже приятного. Теплом оттуда впервые веяло. Как-то под вечер второго дня, 5-го марта стало видно, как лед изменился в отражения, и перед нами опять абсолютное единство раздвоения. Сопутствующий пар стал как туман повыше домов, вы замечаете, что и здесь мы, как и везде в этом отрывке, чем-то отделены от источника света…

– Господин отец, а господин отец, что если Адалин весь этот был не прав?

Начать с того, что мне этот скромный скрытый рынок не мешал, как и весь район, что-то вроде между свай и деревья на разновидной части моста, как и их кустарщина. Пусть там не было тропических плодов… Вот хранить подобные воспоминания, как об местах ниже уровня моря, хотя бы только в уме – в этой деятельности уже что-то типическое.

на пути, которым никуда нельзя сходить, т. к. на всем пути ничего открытого нет. им можно только идти, как оттуда (из Волковой деревни) в клуб Х-летия Октября. Работающий ночью на излучине гастроном речного участка и трактир в многоэтажной школе и больше нечего вспомнить. Этот одинокий путь, которым когда идешь все в твоей воле. к слову яркое запомнилось вмешательство чужой воли, это клумба, где вперемешку с садовыми ромашками посеяны васильки обыкновенные. Но и как бы неожиданно, недуманно она ни возникала, это не производило диссонанса. Я описываю, что бы мне хотелось взять для своего города. Я хотел бы взять путь по задворкам, на котором и человека-то не встретишь, надо брать его с собой в дорогу и потом стараться не растерять двуединого восприятия. Охотник поговорить. Но мы еще вернемся (к этому вопросу).

Это было во времена, когда проводилась кампания по борьбе за экономию электричества. «В двух полутемных шагах она обернулась, оглянулась…» Оборот составил образец современной прозы. Но ведь только на место чернокожего себя и принято было ставить. Почему же на окраине чувствуешь себя первооткрывателем, там, где все осмысливаемое дословно, где обширны горизонты и ты один на один с еще более одиноким вторым своим я? Очередь за вином у светящихся забегаловок и магазинчиков. Тоже окраина… может, человеку как за вином туда надо или просто он, может, шел за вином?

Первую весну, с туманами, ту, что для поэтов, когда можно куда-то пойти, если бы не вялость, просыпаю. Думаю, самую скованность перехожу из угла в угол.

Внутренний голос говорит, что, когда само оцепенение качественно изменится, превратится в весеннее, поглядывать будет поздно, если поглядывать – то тут. Так думают многие. У людей прорезались птичьи голоса. Умер Т. Монк, а в Купчине с птицами дело обстоит, как в зоопарке, встречаются птички и очень красивые.

а это так только потому, что там, вообще кумирня «на углу». Что же рассмотришь в чужой тени великого в малом, дающего…

судебная орнаментика восточная

Процветание на снегу черных по-весеннему колючих кустов и людей в темной зимней одежде, заметных на последнем снегу. Брейгель тоже жил над детским садом. А мы тут стоим (на Мало-Московской) защищать вершки православия. Про обед – запретный плод. Заявляется о готовности районов к половодью и настроение должно подняться. Кстати, нашей тропкой, где знакомы все неровности почвы, рытвины и ухабы, на закате бредут и бредут люди. Дети сегодня индифферентны. Проходят минуты, а кажется, что все прошло. Весна. А люди все идут – и полшестого и полседьмого.

Только когда с кондициями 2000-го года будет сосуществовать безвременье зимнего Санкт-Петербургского двора и осуществлять фантазию художника начала шестидесятых годов, полноценно будет осуществляться принцип жизни, заложенный код будет проступать прямо и правильно, как время на электрических часах с выскакивающими цифрами. Тогда этот шифр непосредственно, без перевода будет доходить до сознания и осуществления своего, а когда не одновременно сосуществуют эти факторы, то патологически не доходит смысл жизни.

Как и читать об Кяхте не пив чая не советует не залежалый, как невечерний, как язык – совесть. Момент, когда персонажи молчат, а яблони цветут, вечен. Молча глядят с улицы через палисадник в окно, и им кажется разное одно и то же. Максимум фиксации. Предложение новоиспеченную француженку хлебом накормить, а так в остальном она нормальная. Главное, и я потом много раз убеждался, как продуктивно подвергать данной интуиции жизнь характеров. От их сложности камня на камне не остается. Спрашивается даже не что, не на что ты смотришь и что ты видишь просыпаясь – как часто это бывает, а сколько раз начиная с полудня ты видишь что-то, как впервые. Например – в час поглядел на весеннюю улицу, ближе к двум так же поглядел на плевок, застывший на домашнем туфле и т. д. И вот выходит, что именно потому, что тебе нечего об этом сказать, и говорится. И опять как не было ничего на другой день.