Алиса Тишинова - Букет из мать-и-мачехи, или Сказка для взрослых. #Мистический роман

– Ага. Временная пассия – тусовщица для папарацци. И я должна быть в черной коже, со зверским маникюром, и зелеными патлами?

– А как же! Непременно зелеными! Кстати, можно спросить: почему ты не делаешь ни зверский, и вообще никакой маникюр?

– Я же медик! На пятом курсе много практики. Что ты! Представь: ты осматриваешь больного, пальпируешь живот… Нет, накрасить ногти можно, – хоть и не совсем прилично будет, – но они должны быть короткие.

– Ясно. Не, не надо зеленых патл… Просто приходи как-нибудь? Вот Володю и Николая видела? Нормальные же парни? Да и в клубе не одни идиоты…

– Мне как-то ближе библиотека, – хихикнула она. – Ну, или просто студенческая дискотека. С дедом Морозом у елочки, например. Я не знаю светских сплетен. Совсем.

– Ну и ладно. Я приглашаю – как-нибудь, когда поправишься. Не так это и важно, в конце концов. Как захочешь.

– Хорошо… – она уже несколько захмелела; к тому же был четвертый час ночи. Глаза ее слипались.

– Ложимся? – спросил Костя.

– Да. – Энжи уже ни о чем не думала; ей просто сильно хотелось спать.

– Я… сейчас приду. – Костя удалился в ванную; а Энжи стянула с себя все, кроме белья; перебросила одежду на стул; быстро проглотила еще одну таблетку, – и нырнула под одеяло.

Костя решил помыться. А я, дух безымянный, пользуясь спокойной обстановкой, – с жадностью смотрел на себя, вернее, – на Костю, – в зеркале. Костя не задумался, отчего он так пристально разглядывает сам себя; а для меня это было откровением. Конечно, я уже видел порой свое отражение в зеркале, воплощаясь в других людях; но сейчас я рассматривал того, кого любит Энжи. И это – я. И – не я… Сдвинуться можно. Впрочем, наверное, уже… Да, неплох. Узкое загорелое лицо, ярко-черные тяжелые «воловьи» глаза с проникающим в душу (наверное, жутко соблазнительным), – взглядом; черные ресницы, широковатый нос, яркий рот; шрамик, разделяющий левую бровь на две части; темные волосы, крепкая смуглая шея и плечи. А как он пел к тому же! Я – пел! Нельзя ли мне насовсем остаться Костей, а?

Теплые струи воды расслабили тело; затем Костя энергично растерся махровым полотенцем; а после, – с сожалением, но решив, что только так будет правильно, – надел плавки. Энжи то ли спала уже, то ли делала вид. В любом случае заняться с ней сегодня любовью означало бы – воспользоваться моментом. Несмотря на то, что она хочет меня не меньше, чем я ее. «Всё равно, мы еще не столь близки», – говорил я, да и Костя тоже, – собственному телу. А главное – сейчас каждое, случайно неловкое, движение может причинить ей боль – еще несколько часов назад мы думали, не положат ли ее в больницу, а тут, понимаешь, я со своими желаниями, пускай и взаимными…

Я осторожно забрался под отдельное одеяло на двуспальной кровати. Анжела прерывисто вздохнула, вздрогнула всем телом. Смутно мелькнуло воспоминание, трудно сказать, мое или Костино, – о какой-то средневековой легенде, где влюбленные кладут меч посредине ложа, дабы не соблазняться. Почему им было нельзя соблазняться, я не вспомнил. Да и меча у меня не было. Я просунул руку под ее одеяло, коснулся теплого плеча, обнял… Спасибо усталости и мыслям о ее поврежденной ножке, – я сумел заснуть.

Когда солнце, заливавшее комнату сквозь широкое окно – которое никто из нас вчера не сообразил задернуть плотными шторами – разбудило меня, – было уже не утро, а где-то, ближе к полудню. Анжела пока явно не собиралась просыпаться. Солнце мешало ей, но она лишь укрылась одеялом с головой, и только ее волосы темным пятном покрывали подушку. Ярко освещенные, они выглядели золотисто-каштановыми.

Я поднялся с кровати. Костя с изумлением вспоминал случившееся за вечер. Меня же удивить чем-то было трудно; я с наслаждением ощущал свое (то есть Костино) тело, проснувшееся в этом мире, сохранившееся, и даже, хм… местами еще более окрепшее за ночь.

Мой первый реальный сон в человеческом теле; мое первое утро… Это Косте всё равно (его мозг работал параллельно с моим, соображая, как ему быть с Энжи и Снежаной). А я задернул шторы, – пусть Анжела выспится; я чувствовал, что это ей необходимо. Тогда я еще не знал, что она приняла снотворное, – иначе просто не заснула бы вот так спокойно рядом с предметом своей мечты, внезапно сбывшейся в этот, – то ли кошмарный, то ли прекрасный, – вечер. Я просто знал, что нужно дать ей проспать хоть весь этот день. А мне нужно выйти на улицу; без всякой мысли, ни о чем не думая; ощутить себя живым и праздным… и пусть Костя разбирается с женой и другими проблемами, – а я буду тихо сидеть в уголке его души, молчать и наблюдать жизнь…

В дверь тихо постучали; скорее всего, уже не в первый раз. Я приоткрыл дверь; молодая востроносая симпатичная горничная приветливо улыбнулась; я приложил палец к губам, шепотом попросил не будить Анжелу, но периодически заглядывать; а также принести завтрак, когда она проснется, и передать ей, что я скоро вернусь. В этом мы с Костей были единодушны. О деньгах я не думал, но решил понаблюдать за тем, как Костя будет оплачивать счета банковской картой, – это мне пригодится.

Костя вышел из гостиницы; широкий и шумный проспект был залит безжалостным утренним солнцем, но воздух был еще по-весеннему свеж; а липовая аллея, ведущая к киоску, где можно было приобрести сигареты, – давала благословенную тень; еще маленькие, прозрачно-зеленые листочки пахли так, что воздух хотелось пить. Весна кружила головы… Точнее, это у меня был щенячий восторг, который, в какой-то мере, передавался и Косте, конечно. Он собирался встретиться с Владимиром: поговорить о Снежане и Анжеле, обсудить концерт, – спокойно, без насмешек Николая.

Эмоции – как это всегда бывает по утрам – слегка улеглись, и сейчас выходка жены не казалась ему преступлением; а ссориться с ее отцом совершенно не хотелось. Конечно, сейчас уже протекция группе не была столь важна, но в том-то и дело. Сейчас это будет выглядеть, что он использовал авторитет тестя, пока не был раскручен; а когда тот стал практически не нужен, – бросил жену и ребенка. Даже собственная совесть говорит именно так, – хотя кому, как ни Косте, знать правду. Но совпадение получается отвратительное… а совесть у Кости имелась, – не был он наглым «зазвездившимся» товарищем, несмотря на популярность. Кроме того, вместо помощи, от обиженного тестя могут посыпаться и неприятности…

С этими невеселыми мыслями Константин миновал перекресток, спустился по узкой, пока еще малолюдной улочке к набережной. Ему хотелось побыть одному, покурить и подумать, – вместо того, чтобы сразу заказать такси до студии, где наверняка уже ожидает Владимир. За такую роскошь он мог поплатиться встречами с поклонницами, но, как правило, в это время суток их не бывает, – заняты люди: кто на работе, кто на учебе, кто спит. Зато, вместо толпы фанаток, – из-за куста акации выскочила совершенно черная, гладкая и блестящая на солнце кошка; и, вместо того, чтоб спокойно перебежать Косте дорогу, – остановилась прямо перед ним; уставилась зелеными глазищами, и нагло мявкнула. Костя вздрогнул от неожиданности, пробормотал: