Дарья Гущина-Валикова - Кира и наследники. Роман

– И какие, например, это были книги?

– Да мало ли!.. Да хоть «Москва-Петушки», хоть «Лолита» в первый раз, хоть «Доктор Живаго»… Или там «Котлован» какой-нибудь и вообще Платонов… Да что Платонов – Фёдор Михалыч местами с таким скрежетом шёл – это уже потом было странно: отчего так? Задним-то числом всё-всё казалось чрезвычайно интересным и значительным!

– Ясно, – сказала Кира. Затем усмехнулась вполне добродушно: – Колесникова тогда, по идее, должна дать обратный эффект…

– Не знаю, – честно выдохнула я. – Понятия не имею. Какие тут, вообще, могут быть правила? Одно могу сказать: пока держит. И даже очень сильно! И перечитывать хочется…

– Ну, что ж, спасибо за подробный ответ, – ровно произнесла она, подводя итог.

Мы уже были на Зелёном мосту, где начинался Невский и толклось множество народу, в основном туристов. Она сказала, что ей надо к метро; нам было в одну сторону. Мы двинулись молча – не столько из-за толчеи, сколько, по крайней мере, я, из-за полной опустошённости от такого разговора; как же, получается, отвыкла я от интенсивных общений с кем бы то ни было… На подходе к станции «Невский проспект» она полуобернулась и лаконично напомнила: – Телефоны.

Пристроившись в каком-то углу, я нацарапала под её диктовку московский номер.

– И свой запиши. Надеюсь, ещё увидимся, поговорим.

В это я, положим, не поверила – простой жест вежливости, не иначе, никакого продолжения не будет. Впрочем, всё равно приятно; я нацарапала свой домашний и оторвала ей этот клочок бумаги, который был небрежно отправлен в чуть потёртый замшевый карман (кажется, она вообще была без сумки)…

Ну, что же – каждой своё: одной занятная болтовня с милой (надеюсь) девочкой, другой – нежданно приваливший и богатый улов впечатлений; то-то будет детальных воспоминаний долгими зимними вечерами по-над вязальными спицами… О чём ещё можно мечтать в моём случае?

Проводив взглядом её шляпу, напоследок промелькнувшую в толпе у входа в подземку, я побрела пешком в сторону Литейного.

Через несколько дней я предъявила Лине свои трофеи: сломанный диктофон, блокнот с питерскими записями и готовый кардиган.

Диктофон её расстроил не слишком – действительно, при таком множестве ошивающихся вокруг мужиков о нём будет кому позаботиться. А вот прочитав мои записи (которые, разумеется, целиком относились к первому дню), Лина тихо рассвирепела:

– И это всё?! А где она родилась? А что закончила? Неужели

трудно было выяснить такую ерунду!..

Она бы шумела и дальше, но удачно получившийся кардиган её сдерживал. Недвусмысленно дав понять, что ничем кроме рукоделия мне в жизни заниматься не следует, она снова его примерила и снова осталась довольна.

Что говорить, крыть мне было нечем, абсолютно нечем. Ибо моё, например, знание того, что у Киры К. имеются братья в Самаре и в Удмуртии, или что случались у неё крутые ночи, полные «Пеле», – объяснялось только лишь одним: она сама, по собственной инициативе это выложила.

Я ведь вообще так по-дурацки устроена, что мне безумно трудно спросить у даже вполне располагающего к общению человека о простейших вещах вроде: а сколько вам лет, а живы ли ваши родители, а есть ли дети, а в каком заведении учились… Всегда инстинктивно предпочитаю, чтоб такое выяснялось само собой – или сам сообщит, или другие потом расскажут. Куда проще уж попытаться узнать что-нибудь отвлечённо-нейтральное: а Москву вы предпочитаете или Питер, весну, там, или осень… Короче, отправляться для интервьюирования, тем более отнюдь не пространного, а чётко-ознакомительного, было с моей стороны авантюрой просто головокружительной. Удивительно, что я вообще хоть что-то оттуда привезла…

Лина, конечно, потом быстро сделала всё, что надо: позвонила по выданному Кирой московскому номеру, договорилась с её, по-видимому, друзьями, что редакционный курьер съездит к ним за фотографией, а ещё преспокойно у них узнала, что родом Кира из города Краснозёрска, где до сих пор и прописана, что живёт «то здесь, то там», а училась она когда-то в Литинституте, но бросила.

– Где это – Краснозёрск? – тупо спросила я.

– Господи, ну откуда я знаю! – простонала Лина с тихим негодованием. – Сколько ж возни с этой Колесниковой! Наконец-то я с ней закончила, у меня и без неё сейчас запарка!..

И всё-таки профессионализм есть профессионализм, – Лина подтвердила его, надо признать, блестяще, когда соорудила из обрывочных сведений нечто связное, стройное и гармоничное, опустив все выпады против «Дон Гуана», однако ж при этом сумев и оставить легчайший саркастический оттенок пренебрежительности к этим кормильцам-работодателям… Хотя, конечно, в данном случае оценить уровень лининой работы могла только одна я, знавшая, из какого сора это взялось. Ну, а вообще – обычное блиц-интервью, как и все прочие из этой серии, то есть вполне стандартные вопросы-ответы, предваряемые очень кратким предисловием с неполным перечнем опубликованных вещей, венчаемым сакраментальным «и др.»…

Правда, фотография была отобрана запоминающаяся – Кира смотрела в объектив без улыбки, отрешённо, совершенно вся в себе, и это выглядело с какой-то убедительной значительностью. Так что я, успевшая узнать её будто бы вполне пушистой и разговорчивой, я, которую она, как выразились бы в романе ХIХ века, «обласкала», – поняла вдруг, насколько всё это на самом деле было поверхностным, насколько вся её подноготная осталась совершенно мне неведомой…

Ну, и неужели ж никто теперь не клюнет, не поведётся хотя б на этот впечатляющий образ? Никто-никто, не обольщайся, мрачно сказала я себе; все ленивы, нелюбопытны и предвзяты изначально. А и какая, опять же, тебе забота; эта проза безумно радует и заводит, а иногда выводит из себя – тебя , и вероятно, ещё какое-то количество неизвестных тебе людей, вот и прекрасно! Остальное пусть заботит саму Киру или её издателей. А тебе – тебе впору заниматься своими собственными делами…

Впрочем, это несчастное интервью вышло не скоро, а где-то в декабре, ближе к Новому году. А ещё в начале ноября в продаже появился «Шоколад с кайенским перцем» – роман, который я до сих пор считаю одной из самых лучших Кириных вещей, ну, может быть, на пару с «Карточными домиками». Лучшей-то, кстати, ещё не значит «любимейшей» – последней для меня, например, является «Птица счастья» («непропечённая», по Кириному выражению, но это к слову…).

Я уже успела его не только купить и прочитать, но и перечитать, когда однажды утром у меня раздался звонок, и мужской голос нетерпеливо потребовал Вету. Затем он скороговоркой поведал, что давно должен передать тут кое-что от Киры Вадимовны, а посему, если я сегодня вдруг окажусь в центре, – то он с двух до четырёх намеревается быть в кофейне у метро «Кузнецкий мост». На нём такой длинный клетчатый шарф. Отбой.