Дмитрий Казанский - Для чтения вечером

– Хм… Странно. – Гордей вспомнил это эссе, но там было про экзистенциальное одиночество. Кэп всё понял не так. – Но если всё же хотите поговорить на эту тему, то извольте, я буду только рад. Надеюсь, мои незрелые раздумья вас не сильно опечалят…

– Чаю? – перебил его кэп.

– Да, пожалуйста. Так вот. Видите ли, в чём тут дело, капитан… Придётся начать издалека. Нормальный человек не может силой воли уничтожить свою самоидентификацию. Это ведь означает стать Буддой. Практическая космичность несовместима с отказом от самоидентификации, вот какая штука. Самоидентификация – это ведь привязка к «здесь» и «сейчас». Поэтому надо сначала разобраться с этими понятиями. И отменить их вовсе или чем-нибудь заменить. Тот, кто «везде» и «всегда» – это Абсолют. Переход от наличия самоидентификации к её отсутствию похож на то, как вы лопаете иголкой надутый презерватив. Мгновение назад вы были в нём как нечто дискретное, а вот мгновение спустя вы соединились с Абсолютом и превратились в «везде» и во «всегда». Вопрос в наличии оболочки и в возможности её проткнуть свои интеллектом. Вернее, интеллектом её проткнуть нельзя, это я неправильно сказал. Глупость, извините. Её можно проткнуть только очень специфическим волевым или эмоциональным усилием. Этому надо учиться всю жизнь. Буддисты это называют «пройти верхней дорогой». Но отказаться от интеллекта – это обречь себя на одиночество в интеллектуальном смысле. Зато приобрести приобщённость к Абсолюту. Так что одиночество – это свойство интеллекта. В мире, где нет интеллекта, нет и одиночества. Поэтому в вашу воображаемую ракету надо посадить буддиста – он этого одиночества и не почувствует, оно всегда при нём. Имманентно. А вот в каком смысле самоидентификация может быть объяснена для существа из мира чистых эмоций – это пока никто не осмелился описать… Такие дела, капитан, но на эту тему писать текст неправильно. Надо писать некую музыку, ибо она напрямую соприкасается с миром эмоций, минуя интеллект. Или картину рисовать. Типа «Чёрный квадрат», там, в общем-то, аналогичные дела, вы понимаете. – Гордей перевёл дух и поднял глаза на кэпа. Длинная речь далась ему с некоторым трудом. Он потёр подбородок, протянул руку к чашке и отхлебнул из неё.

Орбитальный собеседник явно что-то хотел возразить Гордею и даже открыл было рот, но тут в каюте-кабинете внезапно включился какой-то скрытый динамик и раздался чей-то довольно скрипучий голос с явными нотками раздражения:

– Капитан Ферстаппен, время вышло, и я опять не вижу отчёт. Вы что там вообще делаете, уважаемый? Где результаты мониторинга?

Кэп, который до этого выглядел как человек, наслаждающийся высокоумной беседой, мгновенно перегруппировался, скорчил недовольную гримасу, но энергично подсел к экрану и надел гарнитуру. Голос раздражённого босса (видимо, с Земли) теперь не разносился по всей каюте.

– Да вот готовлю, господин Сикорски. Практически готово. Так точно, господин Сикорски. Никак нет, господин Сикорски, Слушаюсь, господин Сикорски. Пару минут буквально. Есть, господин Сикорски. – Кэп как бы визуально сдулся, вытер пот со лба и сделал извиняющийся жест Гордею, который означал, что кэпу очень жаль, но они продолжат беседу в другой раз.

Гордей кивнул, вышел из этой замечательной антикварной каюты и аккуратно закрыл за собой дверь. Он понимал, что вряд ли ещё когда попадёт сюда. Поэтому мысленно попрощался с кэпом и двинул не спеша в свою каюту. До отлёта на Землю ещё было часа четыре, теоретически можно было чем-то себя развлечь. С Леней увидеться вряд ли получится – она на смене. Но с другими интересными персонажами вполне можно пообщаться. Гордей пошёл посмотреть, что там в комнате с наклеенным на двери долларом. Никого. Ну оно и понятно.

По пути он заглянул ещё в пару мест, но и там людей не оказалось. Ясно, что жизнь тут в коридорах начинается после окончания рабочего дня. Или рабочей смены, как тут говорят. Гордей дошёл до своей каюты, снял комбинезон, в одних трусах завалился на кровать и начал глядеть в потолок, попутно соображая, как бы ему получше выстроить материал для своего редактора и что там стоит акцентировать, а что – нет.

Мысль кэпа о том, что люди, которые улетают в один конец, – очень особенные люди, практически самоубийцы, если называть вещи своими именами, эта мысль какая-то шершавая. Можно, наверное, взять в полёт группу таких людей, можно даже семейную пару или несколько – только непонятно, какая нормальная семейная пара на это согласится. Проблема долгих перелётов есть – и это факт. Тут затык. Это только писатели-фантасты бодро обошли проблему расстояний. Мол, просто скоренько изобрели, как летать быстро и далеко, и всё сразу стало в шоколаде. А ты поди сначала изобрети. Так что по факту дальше Солнечной системы упаришься летать. И это кэп осознал не с технической точки зрения, а с психологической. Молодец, что тут сказать. И про это надо бы написать, да. Кэп вообще понравился Гордею. Не сдвинуться мозгами на орбите можно, только если очень грамотно загружать свой мозг задачами, которые вытесняют страх и тоску. До сих пор Гордей как-то не очень понимал, до чего можно додуматься, если находиться долгое время в одиночестве.

Уединение и изоляция. Два слова, обозначающие, по сути, одно и то же – одиночество. Но как же различаются смысл и вызываемые эмоции. Добровольное уединение и принудительная (или вынужденная) изоляция. Мысли в этих состояниях текут в абсолютно противоположном направлении. Почему-то не получается сделать из изоляции уединение. Кэпу это, без сомнения, давно известно – с орбитальными нюансами, понятно. Изолированное сознание – откуда оно должно черпать мотивацию для продолжения своего существования? То есть, когда оно знает, что ничего не изменится вплоть до конца. Становится непонятно, да. Как бы тут не запутаться… Гордей нашёл на своём плеере пару песен реликтовой группы Slade – он всегда слушал эти песни, когда его посещало внутреннее беспокойство неясной природы. Сейчас был ровно такой случай. Слушать и понимать слова там ведь совсем необязательно – главное воспринять ритм и энергетику.

8. Опять всё по-старому, однако…

– …И что это тут за херня, прости господи? А? Гордеюшка, ты задолбал, однако! Так у нас не пойдёт, коллега мой ненаглядный! – Голос главного редактора был уже с явными нервическими нотками. Он резко взял со стола зажигалку, потом передумал и швырнул её обратно на стол.

Гордей хмурился и молчал. Хотя, в принципе, ничего страшного ведь не произошло. Ну подзадержался слегка, суточные пришлось брать дополнительные. Но текст же ведь написал! Просто он получился как бы из двух частей. Первая, концертная часть вышла так себе, конечно. Но не ниже его, Гордея, уровня – в меру гладкий текст с элементами ностальгии по тем временам, когда можно было жечь костры, ночевать в палатке, горланить песни перед такими же глупыми, но податливыми подругами и искренне думать про себя при этом, что ты являешься носителем офигительных новых идей. Вполне себе нормальный текст, слегка ироничный, слегка грустный. Старший телеметрист пускового комплекса Елена Ивлева изображена выпукло и даже высокохудожественно. Ну, может быть, следовало использовать феминитив? Абсолютно не факт. Редактор сначала глазами пробежался по тексту, одобрительно хмыкнул пару раз, кинул лукавый взгляд на Гордея, переложил во рту зубочистку и продолжил читать. Однако выражение его лица стало меняться, когда он перешёл ко второй части. Сначала он по инерции проскочил пару абзацев, сохраняя на физиономии лёгкую улыбку и даже определённую благостность. Но потом информация, похоже, всё-таки поступила в мозг. Он вернулся назад, перечитал всё написанное ещё раз и только после этого поднял на Гордея глаза. На этот раз в них уже не светилось доброты и умиления текстом. Гордей только сейчас догадался, что первая и вторая части текста не состыковались в голове главреда.