Анна Гельт - Чемодан. Вокзал. Сквозняк

В одном из попавшихся по пути городков мы сделали остановку. Каково же было мое удивление увидеть на фасаде небольшого, уютного жилого дома фреску [11] Фреска – живопись по сырой штукатурке, одна из техник стенных росписей, ориентировочное время появления – второе тысячелетие до нашей эры. на тему сказки про Красную Шапочку! Ко всему прочему общую картину дополнял маленький двор с декоративным огородом, на котором уже почти созрели на первый взгляд игрушечные тыквы и совсем молодые, однако уже имеющие на ветвях бордовые, словно нарисованные глянцем ягоды вишни. А охраняла всю эту идиллию семья гипсовых гномов. Причем глава гипсового семейства, подхватив садовую тачку, собирался покинуть огородик прямо через забор.

Тут нужно пояснить, что законодательством Швейцарии запрещается огораживать личное жилье перегородками выше двадцати пяти, тридцати сантиметров в высоту, поэтому все частные дворики отделены от тротуаров невысокими заборчиками и больше походят на игрушечные, чем на привычные нам засаженные огороды с заборами под три метра. Швейцарцы очень любят выставлять из гипсовых фигурок целые истории на своих прилегающих к дому участках. Это могут быть как хозяйственные работы гномов, так и побег маленького милого крольчонка в джинсовом комбинезоне и рубашке из-под опеки мамы-крольчихи, одетой в соломенную шляпку, чудно сочетающуюся с летним платьем расцветки «утренний луг, засеянный неимоверного оттенка синего колокольчиками».

Напротив, кукольно-фресочного чуда находилась еще одна не менее привлекательная штука под названием «церковь». Понимаю, что у читателя назревает адекватный вопрос: «Ну, церковь и церковь. Что такого?»

В этой церкви было необычно… всё. У самого входа стоял небольшой фонтан в виде широкого вазона, увенчанного филигранно выполненной из бронзы в стиле итальянских архитекторов фигурой Мадонны с младенцем на руках. По периметру всей чаши были расположены двенадцать бронзовых краников, из которых, по преданию, для исполнения желания нужно было сделать по глотку. Сама церковь выглядела потрясающе, белое здание по форме напоминало уменьшенную копию Notre-Dame de Paris [12] Notre-Dame de Paris – католический храм в центре Парижа. . Внутреннее убранство поражало обилием резного дерева и цветных витражей на окнах. На почетном месте, прямо по центру дальней стены, постамент, отделанный черным мрамором, где в позолоченных облаках парила фигура все той же Мадонны с младенцем. Однако на этот раз она была из дерева и почему-то черного цвета, словно очень, очень обгоревшая. Уже позже от агента я узнала, что это была та самая schwarze Madonna [13] Schwarze Madonna – черная Мадонна, дословно – обгоревшая. . Прослушав краткий экскурс в легенду о том, почему Мадонна черная и что в преддверии плохих событий она начинает источать кровавые слезы (бррр, прям ужастик, а не легенда), а также историю образования Аббатства на данной местности, где, оказывается, я уже час как брожу, мы все же двинулись дальше. Надо отдать должное моему агенту, рассказчик он был замечательный. В итоге ближе к вечеру мы добрались до места назначения.

Дом, в котором мне предстояло провести ближайший месяц, был уникален. Нет, не архитектурой (хотя и в этом вопросе есть на чем заострить внимание) он выделялся, не месторасположением, а своим устройством, бытием, даже я бы назвала дыханием или сердцебиением дома. Это была типичная постройка для описания в любой сказке. Трехэтажное здание с красной черепичной крышей и деревянными рейками по идеально оштукатуренному фасаду, на первом этаже которого располагался небольшой семейный ресторан с резными столами и стульями. Забегая немного вперед, по будням там можно было чудесно перекусить, а на выходные милый зал превращался в немецкий Bräuhaus [14] Bräuhaus – дословно – пивная, пивной дом. с вкуснейшими домашними колбасками, рулькой и томленой капустой, распеванием хозяевами, а также абсолютно всеми гостями тирольских йодлей [15] Тирольский йодль – особая манера пения без слов, с характерным быстрым переключением голосовых регистров. . Все действо происходило в национальных костюмах (это было незабываемое, атмосферное зрелище). Сам дом обосновался у подножия горы, на которую не без помощи рук человеческих вела симпатичная канатная дорога с выкрашенными в приятный бирюзовый цвет кабинками с большими панорамными окнами. Гора отвечала спуском чистейшего горного потока (порой в лучах солнца казалось, что он хрустальный), переходящего в выложенную по берегу плоскими камнями реку, пересекающую как змея весь городок и впадающую в немаленькое озеро Люцерн [16] Озеро Люцерн – второе название “Озеро четырех кантонов”. .

Однако вернемся в дом. Мне выделили великолепную комнату с непередаваемо-прекрасным видом на будто выстриженные садовыми ножницами поля, где паслись «картинные» Буренки на фоне все тех же живописных гор. Иногда при взгляде в окно казалось, что являешься участником картин Карла Мюллера [17] Карл Мюллер – Karl Erich Müller – немецкий художник и гравер. . В общем и целом, первое впечатление от моего нового места работы, точнее пока только от места расположения, складывалось неописуемо-сказочное.

На следующий день было запланировано посещение самого кабаре, что очень волновало. В воображении прорисовывались картины, равные фантазиям Boris Vallejo [18] Boris Vallejo – американский художник, известен своими футуристическими картинами и плакатами. . К небольшому моему разочарованию, все оказалось намного прозаичней, чем я себе нарисовала в своем воображении. Но все же нашелся один элемент, несущий непосредственную изюминку во всю работу и то место, где предстояло ее выполнять. Как ни странно, это был сам шеф заведения.

Это уникальный человек. Картинный итальянец от первой до последней пары ДНК, преклонных лет, с художественной сединой на висках и огромным шилом в небезызвестном месте, живущий много лет на территории Швейцарии. При всем этом являющийся законным супругом роскошной дамы из России.

Как можно догадаться, еженедельные собрания проходили на четырех языках, и это было не последовательное использование, а замысловато-витиеватый микс из немецкого, итальянского, русского языков, приправленный любимым всеми итальянцами наречием жестов. Говорят, «связать у истинного итальянца руки равносильно тому, что отрезать ему язык».