Мария Королева - Травма

Наверняка у вас возникает вопрос: «Где были мама и папа? Почему не защищали?» Все просто: я ни разу в жизни не приходила к ним и не признавалась в том, что меня обижают. Ни ребенком, ни подростком, ни взрослым человеком. Они узнали о травле в мою сторону из-за национальности недавно, когда в двадцать лет я опубликовала пост с несколькими ситуациями из жизни и тем, как мне помогла песня Манижи «Рашн Вуман», звучавшая на Евровидении.

Папа позвонил тогда и сказал, что текст восхитительно написан, и признался, что никогда не догадывался о том, что кто-то меня задевает. А я до двадцати лет была уверена: если тебя обижают, то проблема в тебе. Такой вот парадокс: кто-то тебя обижает, а чувствуешь себя виноватым, плохим, уродливым ты, а не он.

Только в двадцать я поняла, что проблема и вина в обидчиках, что их обзывательства и действия по отношению ко мне говорят плохо о них, а не обо мне. Мне не хотелось скандала, не хотелось, чтобы родители заступались за меня, казалось, что я сама во всем виновата и должна сама справляться со всеми проблемами. Мне казалось, если я буду притворяться, что со мной все в порядке, я буду сильной. Мне казалось, чем больше у меня друзей и знакомых, даже случайных, тем больше меня принимают. Мне казалось, когда у меня появится любящий партнер, я точно избавлюсь от всех комплексов и полюблю себя.

Сейчас я понимаю, что силы во мне побольше, чем во всех людях, травящих меня, вместе взятых. Я не могу подобрать других слов, кроме силы и стойкости, которые лучше бы описали меня в течение восемнадцати лет в родном городе. Сейчас-то я понимаю, что в первую очередь полюбить и принять себя должна была я.

Каждый день жизни я боролась. Я боролась с депрессией за право быть счастливой. Я боролась с окружающими за право быть собой и жить в России. Я боролась со стереотипами за признание того, что армянка и человек любой национальности может быть кем угодно: отличницей или нет, актрисой или инженером, замужем или свободной, тихоней или душой компании. Пройдя через многолетнюю травлю, я осталась собой: энергичным, амбициозным и добрым человеком. Борьба сделала меня тем, кто я есть: человеком с горящими глазами и сердцем с миллионом маленьких шрамов. Шрамы привели меня к любимому и важному делу: я создала сервис психологической поддержки и помогаю другим людям, столкнувшимся с ментальными расстройствами.

Я не хочу, чтобы вы подумали, что моя жизнь была наполнена только плохим. Это не так: например, в старшей школе мне повезло с учительницей по русскому языку и литературе, и мои сочинения всегда получали 5/5, даже с небольшими ошибками. Помимо пятерок, учительница оставляла дополнительную похвалу на полях: «Молодец! Очень красиво!»

Родители моих друзей принимали меня и спасибо им за то, что объясняли своим детям, что в мире существует не одна национальность.

Спасибо Маниже за песню «Рашн Вуман». Мне понадобилось двадцать два года, чтобы осознать, что я имею право быть собой. Право считать себя русской женщиной. Да, я – чистокровный армянский ребенок, но также я, родившись в России и прожив в ней всю жизнь, танцевала русские народные танцы на сцене, знала русский язык лучше, чем большинство одноклассников, всю жизнь изучала историю, литературу, искусство русской культуры. Так уж получилось.

Только сейчас мне стало жаль, что я не знаю про свою историческую родину и свои корни так же много, как про Россию. Мне стало больно оттого, что я начинаю любить себя и все, что мне передалось от бабушки, только теперь, когда ее уже нет в живых. Я жалею, что не могу изменить прошлого и вернуть себе время с родными. Я жалею, что ни в России, ни в Армении я никогда не буду своей: в первой стране я нерусская, во второй – обрусевшая. Все, что я могу сделать, – отправиться в путешествие в Армению и заново открыть для себя свой народ.

Как бы далеко меня не занесло, в какой стране я бы не оказалась, на вопрос where are you from, не забывая о корнях, я отвечала и буду отвечать: I’m from Russia.

В узком, освещенном желтыми казенными лампами коридоре стоял приглушенный гул. Несколько детей постанывали, их родители шикали и как могли пытались увлечь. Еще несколько человек – не только дети, но и кое-кто из взрослых – с энтузиазмом нажимали на экран смартфона. По коридору прошел мужчина – высокий, ссутулившийся врач, которого с нетерпением ждали пациенты после обеденного перерыва. Окружая врача невидимой аурой, за ним всюду следовал запах, который обязательно сопровождает курящих людей.

У кабинета с табличкой «травматолог Шиляев Олег Степанович» стояла женщина. Она перегораживала своим огромным телом подступы к двери и предупреждала любые поползновения к нарушению порядка в очереди. Волосы, которые еще час назад были собраны в гульку, разметались длинным хвостом по спине, а мелкие волоски выбились из прически. Около женщины на скамеечке сидела девочка, как две капли воды похожая на мать: и хвост, и идеально круглые щеки, и пухлые губы, слегка приоткрытые и обнажающие передние зубы. Только вот у матери глаза лихорадочно блестели, бегали от дочери к другим детям и их родителям и обратно, она переминалась в черных туфлях, откуда отекшие ноги торчали, словно дыни, готовые лопнуть на жаре. Дочка же смотрела в телефон и увлеченно раскладывала фигурки по экрану. Она подняла слезящиеся круглые глаза на мать и застонала:

– Мама, пойдем домой? Мама, я не хочу здесь быть…

Ее стоны мог прервать и строгий материнский взгляд, но врач опередил:

– Так, дайте врачу в его собственный кабинет пройти! Нет, сразу нельзя! Да что же это такое…

Он ловко проскользнул мимо огромной женщины, с усилием хлопнул дверью и, когда думал, что уже никто его не видит, закатил глаза, пробормотав под нос:

«Они никогда не кончатся. И никогда не возьмут в толк, как надо себя вести… Тупые, недалекие…»

Врач не успел придумать подходящего слова, кто же они – тупые и недалекие, шестым чувством уловил движение в кабинете. Олег Степанович приоткрыл глаза и увидел, что за столом, где еще утром сидел медбрат, теперь шуршит медицинскими карточками молоденькая девица в белом халате.

– А вы кто такая?

– Я Нина. Медсестра ваша на вечер. – Девица опустила в ящик стола часть бумаг, а часть оставила лежать.

– В смысле – на вечер? У меня тут Игорек работал с утра, куда делся?

– Так он, как и я, на четверть ставки. – Нина смотрела на доктора, как на дурачка.

«Ненавижу смены в выходные. Тут черт знает что творится, работают по полдня, а мне под каждого подстраивайся», – с этими мыслями Олег Степанович уселся на широкий стул и стал выписывать имена пациентов.

– Зачем вы это делаете, в программе же все есть? – тут же полезла под руку медсестрица.