Сергей Решетников - Соки жизни

– Вы обещали… что мы… выиграем процесс!

– Стоп-стоп, – спокойно сказал Азамат, взял её под руку и направился с ней к выходу. С другой стороны к женщине подскочил мелкий юрист, хмыкнул, хихикнул, и они её вытолкали за двери.

Уже в коридоре женщина закричала ещё раз:

– Это обман! Это обман! Обман…

Потом её голос растворился в тишине. Я подумал, что меня это не касается. Но какой-то паразит засел в мозгу и ещё более увеличил мою тревожность.

За окном была лишь стена.

«Куда я влез? В какую задницу?» «Но, может, помогут?»

И с Алисой мы расстались из-за этого офиса. Так считаю я. Алиса считает, что я много пью. Вернее, пил. Она мне не может простить моих загулов со шлюхами… Как я дошел до жизни такой? Я просто теряю голову. Я настоящий алкоголический гонщик. Я хоть и честный человек, но гонщик по жизни… Я Шумахер. И, видимо, рано или поздно я сверну себе голову.

Потом я заказал в Латвии у приятеля по имени Гога килограмм метокса, чтобы заработать на юристов. А ещё я купил два автомата Калашникова и СВД. Я решил, что на сломе эпох лучше быть вооружённым. Жаль, у меня нету денег на хороший просторный бункер. Но тушёнки я уже закупил впрок. Не вовремя я развёлся с женой. Или она не вовремя развелась со мной. Апокалипсис будет завтра. Но об этом позже.

В кабинет вернулся Азамат с мелким юристом. Азамат сказал:

– Николай Сергеевич, несите остальные деньги. Начинаем работать.

Я сбегал домой за деньгами, пришёл обратно в офис и отдал ещё сто тридцать пять тысяч.

Горячий пот стекал по Никитскому в туннель под Арбатские ворота. Я шёл домой, в квартиру, которую я снял больше чем за сто тысяч рублей. Недалеко жил и умер Гоголь. В глубине души я надеялся, что меня посетит муза, давно блуждающая в этих местах. Но меня посещали в основном проститутки. Муза за деньги не дает. Хотя… кто его знает. Сегодня за деньги можно купить всё: славу, почитание, свободу. Только для этого нужны очень большие деньги. Моих сто с лихуем тысяч на это не хватит.

Солнце жарило в окно. Опять жужжали мухи, только теперь не юристы, а самые настоящие «домашние», одомашненные, так сказать, в рамках таксона. А Лёха брызгал передо мной слюной и как по заученному лепил свою правду-матку:

– Сегодня Россия всё больше напоминает разлагающийся труп, над которым тщетно продолжаются некие стенания и камлания с бубнами и знаменами! Они пытаются реанимировать эту уж-жасную систему. Хотя многим… многим сейчас уже становится понятно, что взаимопонимания, мира, гармонии… гармонии, да-да, гармонии и единства в такой стране уже не будет никогда. Ни-ко-гда. И никакого будущего уже не будет. Такая имперская Россия не способна к реформированию.

Последнее время я стал аполитичным. Хотя я принимал непосредственное участие в протестном движении начала второго путинского десятилетия. Был и на Триумфальной площади, был и на Болотной, был и у кинотеатра «Ударник». Много где бывал, всё снимал на камеру, часть видео лежит в архиве, часть на серверах, часть выложена в Интернет. Почти на всех значимых митингах я был, видел и правду, и ложь, и кровь. А щас мне как-то, извините, по барабану, стрёмно, а может быть, и страшно. Я делал вид, что внимательно слушаю Лёху, а потом спросил:

– Чё с тобой, Алексей?

– Я хочу выжить.

– Ты не хочешь выжить, ты просто болтаешь, болтаешь, бесконечно болтаешь. А надо чё-то делать. Болтать не надо. Вот мухи, предполагаю, трудятся ежедневно, не переставая… ищут, извиняюсь за выражение, говно… Смотрят на нас, как на говно. Хотят нас укусить. Напиться нашей крови. Моей еврейско-русской, твоей татарско-русской… Мы ведь тоже с тобой, так сказать, в рамках одного таксона. Ты же помнишь легенду: татарин родился, еврей заплакал…

Лёха в негодовании отвернулся от меня. Он не любит, когда я его называю «татарином». И всякий раз уверяет меня, что он татарин всего на двадцать пять процентов. Так и этого хватит.

Он ненадолго замолчал, потом заметно напрягся, повернулся ко мне, набрал полную грудь воздуха и вполне трагично произнёс:

– Захоронить её нужно… вместе с прахом вождя, за-хо-ро-нить, – и вдруг изменился в лице и возмущённо спросил: – А при чём, извини, тут вообще эти мухи?

– Какие мухи? А-а-а, мухи. Вон жужжит одна… Вон – вторая. Я считаю их. Считаю. Понимаешь? По три пары ножек, жёлтые брюшки, красные глазки… Занятно. Предполагаю… что они хотят пивасика… спасаются от жары. Все в этой жизни рано и поздно ищут спасения. И даже я, – полным драматизма голосом, как мне показалось, закончил я.

Он замахал руками:

– Да подожди ты, Коля! О чём ты! Страну-у-у… вместе с прахом вождя требуется захоронить… Понимаешь? На могилах начинать строить новое… новое наше государство! Иначе всё. Всё. Всё!

Еще раз сказать ему, что он болтун… Сказать, что лично я сегодня ко многому готов… Что у меня в лесной сторожке два АК-47, одна единица СВД… И достаточно тушенки… Все теоретики, блин, умрут. И Лёха умрёт. Выживут только волевые люди. Люди с железной волей, с духом солдата, с культом вождя, с трезвой головой и с животной чуйкой. Хорошо, что я уже опять бросил пить. Я пьяный – дебил. Хотя я и трезвый часто с мухами дружу. Главное, через неделю не начать тестировать метокс. Этот грёбаный диссоциатив во сто крат мощнее водки… И манипуль, манипуль, манипуль…

Что с Лёхой происходит, блин?

– Лёха, у тебя нету денег? – прямо спросил я.

– Конечно, нету, – с готовностью ответил тот и развёл большими волосатыми руками.

– Ты же знаешь, что я друзьям не занимаю? Знаешь?

– Знаю.

Время колокольчиков давно минуло. Грустный стоит Лёха, смотрит в окно на кремлёвскую башню (хрен её знает, как она называется). Он мой друг, но адвокаты и суды отнимают у меня столько денег, что просто кошмар. К тому же я выбрал не самое дешёвое жилье в Москве. А точнее – очень дорогое. Я опять какого-то чёрта забрался в центр, в самое пекло – с мухами. Я из породы самоубийц.

Лёха – один из моих немногих друзей. Но он сдвинут на политике и фейсбуке. И это его убивает. И ещё Лёха – здоровый, высоченный и рыжий. И не хочет работать. И ещё он ругает меня, когда я нецензурно выражаюсь в своих литературных произведениях.

– Вот если бы без мата… тебя можно было бы публиковать.

Я тоже стоял с Лёхой и смотрел в окно на кремлёвскую башню. Красивая. А вот вторая мысль, которая пришла мне в голову: «Из чего с моего балкона можно стрельнуть, чтобы… Чтобы – что? Ничего. Шучу».

А вслух я транслировал следующее:

– Я знаком с одной девушкой… Так вот. Она в своё время за седьмой с половиной айфон дала в зад. Представляешь? И ей понравилось. В смысле – в зад. Ага. Однако, и айфон тоже штука хорошая… седьмой-то с половиной. Он ей тоже сгодился.