Ольга Манскова - Город Дождей

Шоу на экране мини-телекса их случайной спутницы, пропало. Она сняла наушники и собралась на выход.

– А теперь – новости культуры, – провозгласил из телекса бодрый мужской голос.

Сообщалось о том, что Мерлин Киршопов отравился до поноса синтегрибами и пивом, а Синди Флэш встретила свое шестидесятипятилетие в бассейне с шампанским, в окружении молодых бойзфрэндов.

Эскалатор выплюнул своё содержимое прямо в открытые створки буса. И вскоре, минут через пятнадцать, Кролас доехал на бусе – роботоуправляемой маршрутке – до нужной ему остановки, а эскалатор нижнего спуска подбросил Иоганна почти что к дверям редакции.

– Почто вы меня за срамное место тискаете, дщерь человеческая! – орал ошпаренным басом Драгомир Свистлицкий, отстраняя от себя хохочущую Зиночку Исламбекову, – Сатана, изыде!

Вот первое, что увидел Иоганн сразу же за дверями, в редакционном фойе. Драгомир (или, попросту «Дорг», «Дорогуша») был обозревателем по церковным вопросам, священнослужителям и делам сохранения родного языка. «Он пишет лишь про попов» – шутила Зинка.

Исламбекова была, как всегда, неотразима и неузнаваема. Потому что постоянно меняла всё: цвет волос, от красного до фиолетового, через весь спектр радужного диапазона, а также, роспись ногтей, цвет глаз, очертания бровей, форму губ; часто меняла и татуировки на теле. Кроме того, она постоянно теряла накладные ногти, ресницы и даже груди, которые отлетали в разные стороны при её кипучих порывах энергии.

– О! Какие люди! – увидев Иоганна, бросилась с ним обниматься Зинка и сразу же потащила из фойе в коридор. – Опоздал? Но, ничего, тебе, как обозревателю, можно и не посещать каждые сборы. На утреннем собрании, шеф сегодня пропесочивал только ритзибоев, остальные – пока без порки…

Сегодня коллега украсилась волосами медно-красного оттенка, шоколадным загаром, вытатуированным драконом на плече, а её тёмно-зелёное платье фактурой напоминало змеиную шкуру. Зелёные глаза Зинки фосфоресцировали на тёмных поворотах коридора, а «шкурка», в тон волос, посверкивала красными огоньками.

– Здравствуй, друже! – процедил Драгомир, догнав Кроласа и схватив его за руку с другого бока.

Драгомир считался редакционным другом Иоганна, хотя на самом деле был его злостным конкурентом, и почему-то стремился перещеголять соперника, своего ровесника, по количеству заметок и весу в редакции. В глубине души, скорее всего, он вовсе не питал к Иоганну тёплых чувств.

Кролас хотел, раскланявшись с обоими, тихонько просочиться в свой кабинет и остаться наедине с враном, в привычных ему стенах, удобно изолирующих от остального коллектива. Если нужен будет шефу – тот наберёт ему сообщение или скинет задание по редакционному компу.

Но… Драгомир Свистлицкий, рядом с желанным кабинетом, преградил ему дальнейшее отступление – и кинулся с объятиями.

– Заходи ко мне, дорогой! – и он, протащив Кроласа мимо удивлённой Зинки, быстренько запер его в своём кабинете – по соседству. Там, оставшись с глазу на глаз, Дорогуша начал:

– Видишь ли, шеф хотел бы плеснуть в следующий номер немного скандала. Поэтому, срочно требуются твои заметки, ты ведь у нас по этому делу спец?

Тот сразу всё понял… Иоганн не стал успокаивать себя тем, что, так уж и быть, съездит, к примеру, к Киршопову и в подробностях опишет марку выпитого им пива и цвет его лица… Нет, свою славу скандального журналиста он приобрёл на Линде Аувербах: самым первым из газетчиков он дал подробный материал о конкурсе «Пупси Бест» и его плачевном конце. Однако… Он никогда, как и любой другой из журналистов, не встречался с Линдой лично. Только, всегда присутствовал на каком-нибудь её концерте, выступлении или встрече. Причём, эти концерты не объявлялись заранее, всегда были внезапными и совершенно непредсказуемыми. А ему просто везло. К тому же, в последний раз, при выступлении в кафе «Розовый слон», Линда сказала, что больше нигде не появится, во всяком случае, долгое время. Темы же, не связанные с её присутствием, но так или иначе её касающиеся, он уже исчерпал: писал о молодёжных тусовках в честь Линды, об отношении к ней различных известных деятелей искусства, о бритоголовых мальчиках, желающих изловить Линду где-нибудь в тёмной подворотне… Не писать же обо всём этом по второму кругу!

В общем, Иоганн однозначно влип.

Свистлицкий, тем временем, явно пребывал в приподнятой весёлости.

– В общем, вот какой получился казус, – начал он. – Ты прости, что я даже кофем не угощаю. Не схлопотал ещё кофе по причине крайней заботы и раздумий, – Дорогуша потёр своё жирное пузико левой лапкой и закатил глаза. – В текущий номер долженствовала пойти моя статья о собрании черносотенных активистов, выражавших свой протест против бесовской чертовщины, связанной с появлением в городе так называемых братьев-золототысячников. Последние призывают всех опроститься, ходят в галошах в форме голой ступни и в рубахах по колено, носят часто усы и бороду. Они затворяются своим коллективом внутри зала Пирамиды на третьем ярусе и устраивают там моления Господу. На свой еретический лад, конечно. Также, они стремятся создать тысячу своих мест сбора, ищут способ превращения железа в золото и поклоняются солнцу.

– Ну, что ж! Нормальный был бы материал.

– Вот именно, что был бы, – ответствовал Драгомир. – А вышло иначе. Совсем погорел.

– Что? Порнуха ввязла?

– Полнейшая порнуха…

Порнухой в редакции, к удивлению Кроласа в первые дни работы, звали материалы, негодные для выставления на широкую публику.

Свистлицкий вздохнул, продолжив рассказ:

– Золототысячники вычислили это собрание и вышли на улицу с плакатами с изображениями Льва Толстого и Порфирия Корнеевича Иванова. Прошлись по пешеходной зоне – а потом, окружили здание, где заседали черносотенные активисты: очень плотным кольцом обложили его, став большим кругом и держа по большой парафиновой свече каждый. И спели свой псалом, который начинается словами: «Люди Господу верили как Богу, а он сам к нам на землю пришёл». Ну, у черносотенных нервы сдали. Они выскочили наружу – и начали золототысячников ремнями стегать. В общем, драка началась. Стенка на стенку.

– Представляю, как ты улепётывал! – заметил Иоганн развязно.

– Пришлось сподобиться, – кисло улыбнулся Свистлицкий. – Да, и ещё… Меня «золотухи» за православного священника приняли. Побить собирались. И мне удалось отмазаться от них… Журналистским пропуском.

– Нормалёк. Это порядок. Бывает. Меня на одном концерте один раз за тусовочного парня приняли. Перестарался со свойским прикидом. Тоже, братки какие-то решили фейс начистить, только маза пергазетная и выручила.