Максимилиан Жирнов - Рассказы мыла и веревки

– Ты можешь это скинуть куда-нибудь? – Алексей Андреевич вывалил накопители на стол.

– Без проблем. У меня полно переходников.

Через полчаса все рукописи Юрьева оказались на сервере. А еще через день половина издательства не вышла на работу. Алексей Андреевич не стал устраивать скандал – это был тестовый забег. Если уж искушенные в литературе работники утонули в созданных Юрьевым мирах, то простые читатели и подавно проглотят все. И попросят добавки.

Только на следующей неделе Алексей Андреевич смог собрать новое совещание.

– Я сам все видел! – начал он вместо приветствия. – Мне не нужно спрашивать ваше мнение. Осталось разработать план выхода книг и запустить их в печать.

– Там даже мне работы почти нет, – отозвался корректор. – Все чисто. Разве что запятые и опечатки кое-где поправить. После того, что несут нам в издательство, я не понимаю, как Юрьев не греб деньги не то что лопатой, а шагающим экскаватором!

– Он не мог. Тогдашнему читателю он был неинтересен. Его темы становятся актуальными только сейчас. К тому же Юрьев утонул под завалами бездарной графомании. Никто его попросту не заметил. Впрочем, и сейчас… нет, главное, конечно, текст. Но не забывайте, что мы бизнесмены. А для продаж важна личность писателя. Узнав, что автор – бомж, люди пройдут мимо книжных полок. Продажи сильно упадут, а нам это ни к чему.

– Бомж? – почти выкрикнули все.

– Именно. Юрьева сломала жизнь, он опустился. Но все права на его произведения у нас, я, честно говоря, не думал, что у меня выйдет так легко все устроить. Он сам развязал нам руки. Мы создадим Юрьева заново! Таким, каким он нужен читателям. Я найду хорошее рекламное агентство – у меня есть одно на примете. А вы пока подберите подходящих моделей и устройте фотопробы. Дальше сами знаете что делать. Совещание закрыто.

В издательстве закипела работа.

***

Прошло три месяца. Алексею Андреевичу совсем не хотелось ехать в старое общежитие. Но совесть костлявым пальцем скребла где-то между сердцем и диафрагмой, и он все-таки решился порадовать старика только что напечатанной книгой. Но Юрьеву она уже была не нужна.

Когда Алексей Андреевич постучал, никто ему не ответил. Из-за двери доносилось только низкое, дрожащее жужжание мух. Алексей Андреевич вызвал полицию.

Дверь взломали. Юрьев лежал в смятой постели на спине, в луже собственной рвоты. На полу валялась груда пустых водочных бутылок.

– Захлебнулся, – сказал участковый. – Сдох – туда ему и дорога. Никчемный был человек, хотя и безобидный. Все по помойкам да пивнушкам шастал. Кто-то ему денег подкинул, вот он и допился до могилы. Безлимит на водку ни к чему хорошему не приводит.

Сам не зная зачем, Алексей Андреевич сделал несколько снимков смартфоном. Потом ему пришлось ехать в участок и давать показания, но, изображая вселенскую скорбь, он улыбался в душе. Все случилось так, как он и хотел.

***

Молодая учительница, восторженно сверкая глазами, начала урок литературы:

– На прошлом занятии мы говорили о знаменитом человеке – Павле Петровиче Юрьеве. Напомню, его именем названа наша школа, центральная библиотека, улица и автомобильный мост. Заработав на своих книгах состояние, он многое сделал для развития города. Вы всегда можете посетить дом-музей, где сейчас собирается Союз Писателей. Катя Ульянова, ты приготовила доклад?

С первой парты поднялась тощая девочка в очках.

– Да, Марина Мариновна… Максимовна!

– Тогда почитайте его нам!

Катя достала папку и прошла к доске. Солнце защекотало девочке нос, она вдохнула побольше воздуха и оглушительно чихнула. Класс дружно захохотал. Марина Максимовна хлопнула указкой по столу, восстанавливая порядок.

– Я вам дам! – погрозила Катя кулаком всему классу.

Несколько минут она читала обычную рутину о значении Юрьева в мировой литературе, о его знаменитых произведениях и прорыве, который он совершил. Зачитала восторженные отзывы критиков. Показала студийную фотографию хорошо одетого молодого человека с бородкой, модной во все времена. Но когда Катя начала рассказывать о роскошной жизни писателя, о двухэтажном особняке и вилле в Испании, она сначала захихикала, а потом и вовсе зашлась в приступе неудержимого смеха.

– Что с тобой, Катя? Тебе нехорошо? – всполошилась Марина Максимовна.

– Да все хорошо, – ответила девочка, сняв очки и утирая слезы. – Фейк этот ваш Юрьев. Вранье одно.

– Какое вранье? Ты что несешь?

– Жил Юрьев, как бомж, никому не нужный. Все пропил, ошивался по помойкам и подавился собственной блевотиной. Его мой дед создал – главред в издательстве. Он же и деньги давал на развитие города.

– Но как же произведения Юрьева!

– Вот только книжки он и умел писать. А как говорил мой дед, писанина кормить не будет. Это самое последнее дело – в звезду можно кого хочешь превратить. Гляньте на нашу эстраду. А вот он, Юрьев какой на самом деле!

И девочка бросила на стол фотографию, сделанную много лет назад в комнате общежития. Учительница взвизгнула, вскочила со стула и попятилась:

– Убери эту гадость! Зачем ты ее принесла?

– Что, рухнули ваши идеалы, да? Мне мама всегда говорила, что говорить неправду – плохо. А кругом все врут, все! Чему вы детей научите, а? Чему?

Учительница билась в истерике. Кто-то вызвал скорую, и ее увезли. Она хихикала и все время повторяла: «Писанина кормить не будет».

В коридорах замка стоял мутный, почти осязаемый сумрак. Харрисон поднял гиперзвуковой пистолет и нажал на спуск. Тяжелую дверь вынесло вместе с косяком. Два оглушенных стражника уже поднимались на ноги, мотая головами, и Харрисон выстрелом превратил их в кровавые лохмотья. Путь в покои герцога Брамадорского был свободен…

Дзыыыынь! Дзыыыынь! Настойчиво задребезжал старый звонок, прикрученный ржавой проволокой к потолку. Нечесаный старик в драной майке с засохшими пятнами грязи, оторвался от экрана ноутбука, с ненавистью посмотрел на дверь и с любовью – на непочатую бутылку дорогой водки с криво наклеенной бумажкой «на случай творческого кризиса». Звонок задребезжал снова.

– Иду, иду! – старик пересек узкую и длинную комнату, и открыл задвижку.

На пороге стоял молодой человек в форме судебных приставов. За ним маячили фигуры полицейских с автоматами.

Пристав шагнул в комнату, судорожно сглотнул и прижал к носу белоснежный платок.

– Юрьев… Павел Петрович? – сказал он, как только отдышался.

– Он самый. Не нравится амбре? Ничего, привыкнете. Зато даже тараканы отсюда бегут. Эвон, с каким вы эскортом пожаловали. Что надо-то?

– Вы должны банкам два миллиона триста сорок две тысячи рублей шестьдесят четыре копейки, – выдал пристав без единой запинки. – У меня постановление на опись вашего имущества.