Юлия Лим - И все небо для нас

Вскоре она узнала, что беременна, а через несколько месяцев огорошила и меня. Наверное, мама все же хотела другого ребенка. Кого-то доброго, послушного, любящего, в общем, идеального.

Так появилась Мила, дитя света и любви. Мама вложила в нее всю себя, а заодно и меня приставила, чтобы я охраняла ее сокровище. У меня не было времени на ненависть к сестре. Я следила и за ней, и за собой.

И вот теперь, сидя на кровати в мансарде, я чувствую опустошение. С появлением дяди и его жены наша связь с Милой ослабла. Она уже не слушается меня, делает все, что ей разрешают другие…

Может, это к лучшему?

Взгляд натыкается на рюкзак на деревянном стуле. Похоже, он сшит вручную, а не куплен в магазине.

– Вер, спускайся обедать, – зовет снизу дядя.

Отвечаю ему, приоткрыв дверь, что не голодна, и выхожу на балкон. Наша с сестрой одежда висит на веревках и колышется от порывов ветра. Нужно забрать одежду так, чтобы никто не заметил и не остановил меня.

Весь день провожу в комнате, изредка выглядывая с балкона. Мила и Ирма постоянно ходят вместе, переговариваются и улыбаются. Хорошо быть ребенком, не нужно думать о проблемах.

Ставлю смартфон на зарядку. В пути он мне точно пригодится. Нарезаю круги по мансарде, отсчитываю время, а оно тянется слишком долго.

Наконец наступает вечер. Прячу телефон в рюкзак и забираюсь на кровать, притворяюсь спящей. Почти засыпаю, когда слышу топот. Мила врывается в комнату.

– Дядя, а можно мне мультики посмотлеть? – кричит она.

Тихон издает звук: «Ш-ш».

– Можно? – громким шепотом переспрашивает сестра.

– Можно, но внизу. Вере нужен отдых, она очень устала.

– А почему она устала? – голос Милы отдаляется.

– Она была сильной слишком долго.

Когда дверь закрывается, продолжаю лежать. Глаза щиплет, но я не плачу. Дядя правильно сказал, я была сильной слишком долго. Теперь, когда пропал прежний смысл жизни, настала пора выбрать новый.

Однажды мама взяла меня в поход, потому что я закатила истерику с требованием отвести меня в лес. Почему-то в восемь лет мне казалось, что все нормальные семьи должны раз в неделю ходить в поход.

Мы выехали в лес и ушли совсем недалеко до того, как я поскользнулась и упала с небольшого склона. Встать не смогла – подвернула ногу. Пока я ревела, мама вызвала скорую помощь, а потом подняла меня на руки и понесла прочь из леса. Больше мы о походах не разговаривали, но я до сих пор вспоминаю то чувство безопасности в маминых объятиях.

Теперь ее нет, а я теряюсь где-то в глубине себя. Только побег поможет не утонуть в отчаянии. В стенах чужого дома я задыхаюсь и думаю только о маме и несправедливости судьбы. Если я ничего не сделаю, то захлебнусь в эмоциях и застряну в них.

Когда дом погружается в тишину, встаю с кровати, скручиваю простыни и крепко связываю между собой. Не хочется переломать кости, выбираясь на свободу.

Скидываю длинную хлопковую ночнушку и остаюсь в нижнем белье. Надеваю на плечи рюкзак, привязываю «веревку» к парапету и скидываю вниз. Осторожно спускаюсь, вглядываясь в горящие приглушенным светом окна дома, пригибаюсь и перебежками добираюсь до веревки, на которой сушится одежда. Забираю рубашку с джинсами, отползаю в ближайшее темное место и одеваюсь. Сразу становится жарко. Последней забираю кепку.

Кидаю прощальный взгляд на дом, закрываю глаза и выдыхаю.

Пусть.

Пусть у Милы будет нормальное детство, а я уж как-нибудь справлюсь. Стану жить сама по себе, как крутые герои-одиночки из фильмов. Жалко, что нельзя добраться до уединенного ранчо со своим огородом и скотом. Сейчас бы сесть на лошадь и пасти овец, любуясь окружающей природой…

Под светом полной луны бреду сквозь высокие непроглядные стебли. Иду так долго, что ноги начинают ныть, в горле пересыхает, а желудок урчит. Прижимаю руку к животу и понимаю, что не взяла с собой ничего, кроме одежды и телефона. Даже воды не набрала. Обессилев, опускаюсь на колени и поднимаю голову. Небо заволокло, луна больше не светит. Сижу посреди поля и не могу различить, что за растения меня окружают. Побег не удался.

Ложусь на землю и подкладываю рюкзак под голову. Отдохну и вернусь.

Неудачница .

Открываю глаза из-за яркого света. Прикрываюсь от него раскрытой ладонью – луна вернулась из-за туч. Смотрю на экран смартфона – уже два часа ночи. Ни одного пропущенного звонка. Похоже, они спят и не заметили, что я ушла.

Приподнимаюсь на локтях, встаю и отряхиваю одежду. Ладно, будь что будет. Нет смысла лежать здесь и ныть, пора возвращаться.

Разминаю затекшую шею, поправляю кепку и иду по направлению к дому. Дорога затягивается, и я понимаю, что заблудилась. Из одной высокой травы выхожу в другую. Дома не видно, дороги тоже.

Черт!

Становится холодно, но мне жарко от волнения. А если я заблудилась навсегда? Что, если никто не станет меня искать? Дядя удочерил нас с сестрой, а я сбежала. Не удивлюсь, если он обидится и забудет про меня. Таких неблагодарных девчонок, как я, надо еще поискать.

Что… что делают в таких ситуациях? Что мне нужно делать?

Хватаюсь за смартфон и вспоминаю про экстренный вызов. Воспользуюсь им, если не получится выбраться самой.

Облегченно выдыхаю. Ну хоть что-то в голове осталось! В крайнем случае позвоню Миле или напишу ей сообщение.

Может, по картам смогу выйти? Точно, у меня же установлен навигатор. Открываю приложение, собираюсь ввести адрес и понимаю, что не знаю, как называется деревня и на какой улице живет дядя.

Проклятье.

Перевожу аккумулятор смартфона в энергосберегающий режим и выбираю примерное направление, отличное от предыдущих. Надо просто выйти из травы. Лучше всего к дороге.

Луна настолько яркая, что мне не нужен фонарик. Очертания растений проясняются: меня окружают кукуруза, пшеница и подсолнухи попеременно. Чувство, будто я зверек из леса, внезапно попавший во владения людей. Вот только звери не могут заблудиться… верно?

Ноги саднят. Только сейчас замечаю, что ушла в домашних тапках. Подготовка к походам не мое.

Дыхание сбивается, по щекам текут робкие слезы – медленно, одна за другой. Останавливаюсь, вдыхаю ночной воздух и позволяю себе всхлипнуть. Один всхлип, другой – и вот я уже реву, стоя посреди очередного поля.

Мамы больше нет.

Все рушится.

Для Милы же лучше, если меня не найдут. Я для дяди и его жены – обуза, а она – чудесный ребенок. Послушная, прилежная, умная.

Утираю слезы, размазываю по лицу. Нужно успокоиться и продолжить путь. Когда дыхание выравнивается, осматриваюсь.

Бесполезно.

Желудок стягивают голодные спазмы, стертые ноги жжет, будто на них не тапки, а листы крапивы. Отчаяние душит, шепчет: «Сдавайся».