Жанна Голубицкая - Тегеран-82. Побег

Я обиделась и, придя домой, торжественно внесла Максову маму в свой «черный список», который вела на последней страничке своего дневника. В реестрик под заглавием «Список дураков» я вносила всех тех, кого таковыми считала на данный момент времени. От посторонних глаз имена были зашифрованы: только я понимала, кого имела в виду. Видимо, я частенько меняла гнев на милость и наоборот, потому что постоянно кого-нибудь из списка вычеркивала, а на их место вносила новых. Как только человек из «Списка дураков» делал что-нибудь хорошее, мне становилось совестно дальше его там держать, и я вымарывала его имя канцелярской замазкой, благо она в нашем госпитале водилась в таком изобилии, что ею даже маскировали царапины на белых туфлях, а я однажды сделала себе маникюр. Так же она считалась отличным сувениром для отправки в Союз, где такой простой и полезной вещи, как замазка, отчего-то не было вовсе. Благодаря белой замазке, мой черный список постоянно менялся по содержанию, но никогда по размерам – больше шести пунктов единовременно он ни разу не содержал. Самые бурные изменения он претерпевал летом, когда на каникулы приезжали посольские дети. Вот и тетя Инна в «черном списке» долго не продержалась. Я устыдилась и вычеркнула ее уже через пару дней, когда мой брат заболел, а она по собственному почину пришла на помощь. Папа как раз уехал на пару дней в командировку в Мешхед, когда у брата вдруг подскочила температура. Моя мама жутко испугалась: что делать, она не знала, несмотря на то, что все детство играла в череп. Узнав об этом, тетя Инна сама пришла к нам и сидела у кроватки брата целыми днями, как вторая мама. Ставила ему уксусные компрессы и укачивала, нося по комнате на руках, чтобы мама могла вздремнуть. Несчастный малыш орал круглосуточно, слышать это было невозможно. Я была так благодарна Максовой маме, что мне было стыдно даже вспомнить, что всего два дня назад я внесла ее в несимпатичный список.

Меня тетя Инна с мамой сами выгнали на улицу, чтобы я не крутилась под ногами и не мешала ухаживать за братом. Я скорее побежала в патио к своей старшей подруге. По моим расчетам, она как раз должна была сидеть во дворе со своей книжкой, но я ее там не обнаружила.

– Украли твою красавицу, – выглянул из своей каморки Артурчик. – Гулять увели!

– Кто? – спросила я взволнованно, почувствовав укол чего-то вроде ревности.

– Кто-кто, пехлеван («пехлеван» – богатырь, борец, герой – перс.) ваш главный, уролог! – ехидно сообщил Артур. – Пригласил ее прогуляться в город. Полчаса назад примерно.

– И она пошла?! – задала я идиотский вопрос.

– Как видишь, – пожал плечами Артурчик и скрылся в своей каморке.

Я села на лавку и в течение часа испытывала всю гамму неприятных эмоций, похожую на смесь обиды, ревности и возмущения. Причем ревновала я вовсе не Грядкина, а Мухобойку. Мне казалось, что она предала меня и бросила. А на него я злилась, потому что он ее у меня отбил. И это было совсем не похоже на то чувство, которое я испытывала к тете Тане, «отбившей» Грядкина у меня, а потом к тете Тамаре, отбившей его у тети Тани, а потом к тете Монике, отбившей его у нас всех. При этом Мухобойку я готова была вразумить и простить, но «объекту гэ» вызывал во мне такую ярость, какую не испытывала никогда прежде. Даже когда дело касалось меня лично.

Мухобойка в сопровождении «объекта гэ» появились в калитке через час с небольшим, но мне это время показалось вечностью. Издалека было заметно, что это он юлит вокруг нее, всячески подлизываясь, а она шагает впереди, даже без своей привычной улыбки, не удостаивая его и взглядом. У меня немного отлегло от сердца.

Увидев меня, Мухаббат улыбнулась и помахала рукой. С Грядкиным она даже не простилась, не оглядываясь, прошла к нашей лавке и села рядом со мной. Моя ярость куда-то делась.

– Где были? – поинтересовалась я с деланным равнодушием.

– Этот человек предложил показать мне улицу Моссадык. Но всю дорогу трещал о себе любимом, и я так и не поняла, где там что.

– Да, он у нас такой, – согласилась я не без злорадства. – Ничего, как-нибудь мы с папой возьмем вас на прогулку. Папа мой, правда, тоже всегда трещит, но не о себе, а об истории Ирана. Он говорит, что он «ираноман», а это почти как наркоман.

– Но уж лучше, чем «грядкоман»! – заявила Мухаббат и мы снова захохотали, как настоящие подружки.

Меня не оставляло чувство, что она понимает меня с полуслова, намного лучше, чем все остальные. Лучше, чем мама, потому что общается со мной на равных. И даже лучше, чем папа, потому что она женщина. И уж конечно намного лучше, чем мальчишки или Тапоня, потому что Мухобойка, хоть и веселая, но взрослая. Мы с ней рассуждаем о жизни, а что в этом понимает окружающая меня «мелюзга»?!

Благодаря Мухобойкиной дружбе, я чувствовала себя взрослой и страшно этим гордилась. Беседовали мы с ней в основном на всякие отвлеченные темы, приводя в пример книжных героев, реже – реальных людей. Имен она никогда не называла, но иногда я догадывалась, кого она имеет в виду.

– Я ко всем людям хорошо отношусь, – сказала Мухобойка как-то. – Но вот рабов терпеть не могу!

– Каких рабов?! – удивилась я. – Их же нет давно!

– Формально нет, – огласилась моя собеседница. – Но есть рабы в душе, и они никуда не деваются, сколько их ни освобождай.

– И кому же они прислуживают?

– Они всегда находят себе хозяина, чтобы его бояться и ненавидеть. Сначала они боятся учителей в школе и родителей, потом точно так же жен, мужей и начальников. Они так устают от собственного страха, что все время норовят хозяину напакостить. Но и без него не могут. Стоит им остаться бесхозными, как они 39 дней и ночей гуляют и веселятся, а на 40-й ползут назад в кабалу, моля о пощаде.

– Как в азербайджанских сказках! – узнала я фразу про «39 дней и ночей». – Но там герои 39 дней и ночей гуляют и веселятся, если падишах дает им невыполнимый приказ, а на 40-й день начинают думать, что делать. И всегда придумывают!

– Да, это во всех восточных сказках так, – согласилась Мухобойка. – Герои придумывают, а рабы идут на заклание, как бараны.

– А в русских сказках герои берут на раздумья только три дня и три ночи, – вспомнила я. – Интересно, почему так?

– На Востоке жизнь вообще медленнее, – улыбнулась Мухаббат.

В другой раз мы обсуждали людей, которые распускают слухи.

– Сплетником быть отвратительно, – сказала Мухаббат. – Но еще хуже быть тем, кто от этих слухов зависит, боится их, как огня.

– Но неприятно же, когда на тебя наговаривают! – высказала я свое мнение.

– Неприятно – не бери в голову, – отрезала Мухаббат. – И не участвуй. Сплетничают только о тех, кто сам сплетничает. А знаешь, почему?

Я отрицательно помотала головой.