Леонид Зорин - Алексей

– С богом, – напутствовал Алексей. – Все, что мог, ты уже совершил.

– Да, я ухожу с чувством вины, – признался Владимир. – Спугнул женщину.

– Надеюсь, ты выспался, – сказал Алексей.

– Бедная Алиса, – произнес Владимир печально, – Бедная, разочарованная Алиса. Теперь она меня возненавидит.

– Спи спокойно, – Алексей! махнул рукой. – Ненависть – это страсть. Чувство мощное и ей недоступное. По-моему, она сейчас к кому-то ринулась.

– К кому еще? – удивился Владимир.

– К кому-то, у кого никто не дрыхнет в кухне.

– Это навет, Алеша, навет. Ты бесчестишь женщину.

– Ничего подобного, – сказал Алексей. – Просто она терпеть не может менять свои планы. И каково ей было выкроить два свободных часа?

– А хоть бы и так, – сказал Владимир рассудительно. – Ты не должен ее судить. Все это заложено не в ней, а вовне. Ты понимаешь? Таков процесс. Пришло освобождение от понятия греха.

– Возможно, – согласился Алексей. – Но оно лишило грехопадение радости.

– Говорю же тебе, таков процесс, – повторил Владимир. – И в основе – весьма демократический. Шансы уравниваются, Алеша. Тайные донжуаны вроде тебя постепенно теряют привилегированное положение.

– Какой я донжуан? – Алексей махнул рукой. – Донжуан заслуживает всяческого уважения. Он прежде всего великий труженик. Всегда – в форме, всегда – неутомим. А я?..

– А ты распустил вожжи, – Владимир торжественно поднял перст. – Вспомни, каким ты был в институте? Ты ведь был адски популярен. Предмет толков. Твоей дружбы искали. В сущности, первый человек.

– Любите вы иерархию, бедные люди, – посочувствовал Алексей.

– Да, мы ее любим, – подтвердил Владимир. – Мы такие. Но факт тем не менее остается фактом. Перед нами был прирожденный лидер, как теперь говорят. И кем же он стал? Присяжным поверенным, как говорили когда-то. Член коллегии защитников на нынешний лад. Адвокатствуешь потихоньку. Пишешь слезницы и просишь о снисхождении. Но ведь снисхождения, Алеша, нет. Пустое это дело – просить о снисхождении. Не знаю, как твоим подзащитным, а тебе его не видать.

– Вам бы всем пора успокоиться, – сказал Алексей. – Я не стану руководящим лицом,

– И почему ад-во-кат? – рассуждал Владимир. – Был бы уж следователь, по крайней мере. У тебя худое лицо, выразительный иос, – этакий Холмс московского разлива.

– Какая из меня гончая? Чушь. Я для следователя мешковат, – озабоченно проговорил Алексей. – Для адвоката, впрочем, тоже. Дел у меня немного, и в этом мое спасенье. Дети мои, откажитесь от надежды, что я что-то совершу и чего-то добьюсь. Да это теперь не так уж важно. Мы дали Виктора и тем оправданы.

– Если не перед историей, то перед обществом, – кивнул Владимир. – Ты прав. Мы сказку сделали былью. Кто б мог подумать? Ай да Виктор! А знаешь ли ты, кого я встретил? – спросил он без всякого перехода. – Бесфамильного.

– Удивительно, – сказал Алексей.

– Что именно?

– Все встречают Бесфамильного. Ты встретил Бесфамильного. Виталий встретил Бесфамильного. Валерий, который никого еще не встречал, встретил его тоже.

– А на курсе он был почти незаметен, – Владимир покачал головой. – Он, знаешь, очень тобой интересовался. Говорил, что с юношеских лет испытывает к тебе симпатию.

Алексей пожал плечами.

– Он напомнил, что планируется встреча, – сказал Владимир.

– Да, Виталий мне звонил. Ты придешь?

– Не знаю. Вряд ли. А ты?

– Должно быть, – сказал Алексей. – А что делать? Ведь не отстанут.

– Да, это твой крест, – согласился Владимир. – Ко мне, по крайней мере, никто не пристает. Это уж мой крест.

– Тебе надо жениться, – сказал Алексей.

– А тебе – нет?

– Какой я муж? – усмехнулся Алексей. – Из меня даже сына не вышло.

Владимир подошел к окну. Внизу текла летняя Москва, неслись машины, шагали деятельные человечки.

– Ты навещаешь отца? – спросил он.

– Редко, – сказал Алексей.

– Он один?

– Он уж год как женат, – Алексей спрятал улыбку.

Владимир покраснел.

– Да, да. Я вспомнил. Прости.

– Ради бога, – произнес Алексей великодушно. – Все помнить немыслимо. У меня решительно ничего не держится в голове.

– Нет, я вспомнил, все вспомнил, – прервал его Владимир торопливо. – Она – твоя бывшая учительница, так?

– Все верно. Бывают же совпадения. – Алексей даже развел руками. – Я был ее любимчиком. Отец ходил на родительские собрания и получал удовольствие. Он во всем был тщеславен.

– Подумать, что она стала твоей мачехой, – Владимир покачал головой. – Двадцать лет спустя.

– Она славная женщина, энтузиастка, – сказал Алексей. – При этом много умней отца.

– Сыновья – жестокий народ, – заметил Владимир.

– А какими нам быть? – спросил Алексей. – Мы знаем предмет. Вдоль и поперек.

– Нет, не женюсь, – сказал Владимир решительно.

– Может, ты прав. Семья – это спрут.

– Еще родишь стервеца вроде тебя. Он вырастет, будет над тобой изгаляться.

– Уж не без того, – вздохнул Алексей.

– Поднесешь посошок? – спросил Владимир.

– Не стоит, Володя, – сказал Алексей мягко. – Был бы ты литературный персонаж, другое дело. А тебе – в контору пора.

– Я не персонаж, – подхватил Владимир. – Никоим образом не персонаж. Я юрисконсульт – и тем горжусь.

– Новые песни, – удивился Алексей.

– Наоборот, старая шансонетка. Начало века, мой дорогой. Я одесситка – и тем горжусь.

Владимир сделал несколько танцевальных движений, что-то среднее между забытым канканом и нынешним роком.

Алексей смотрел на него, и ему казалось, что он видит сразу две картинки, как на полиэкране, – на одной пляшет полноватый, рыхлеющий человек с отечным лицом, с поредевшим волосом на круглой бугорчатой голове, на другой – наяривает молодец в белой сорочке с закатанными по локоть рукавами. И все вокруг было несхоже: на первой – летний столичный день, влажное июльское марево, на второй – малиновый закат, Подмосковье, дачная веранда, отцветающая вишня в саду.

Такие синхронные изображения самого странного содержания возникали в последнее время все чаще.

– Я юрисконсульт – тем горжусь, – пропел Владимир, щелкнул каблуками и остановился. – Прощай, Алеша. Спасибо за приют. Выберись и ко мне однажды.

– Если время найдется, – сказал Алексей.

– Ты так занят?

– Да нет. Есть какая-то странность. Некая даже непостижимость. Ничем выдающимся я не занят, а времени совершенно нет. В особенности подумать некогда. Просто сесть и просто подумать. Некогда, хоть ты разорвись. Встанешь утром и тут же несет куда-то.

В дверь звонили. Владимир открыл, в прихожую во-шла Евгения. Она была в легком светлом платье с голыми руками, большое лицо в капельках пота. Гулко дыша, она проследовала в комнату, с размаху швырнула на тахту полиэтиленовую сумку в цветных узорах.