Екатерина Дубровина - «Нелюбимый» день недели

– Так вот, – Марина вклинилась в наши переглядывания, и теперь две пары глаз были устремлены на нее. – Нам, то есть ей, – она кивнула на меня, – нужны аэрозольные баллончики.

– Что? – одновременно вырвалось у нас с Никитой.

Опомнившись, я выдавила:

– Да-да, аэрозольные баллончики.

– Да не простые, – Марина продолжала, – а те, которые не стираются. Как для граффити.

– Вы собрались изрисовать школу? – прыснул парень. – Я с вами.

– Нет, – подруга покачала головой. – Это личное.

– Хм. – Никита зажал подбородок рукой и устремил задумчивый взгляд на стену.

– Хорош, придуриваться, – Марина с размаху влепила ему затрещину. Я даже опешила слегка.

– Эй, – потирая ушибленное место, он поднялся. – Или я в деле, или иди и сама все покупай.

– Ладно, обиженка, тормози. – Она повернулась ко мне. – Вась, гони деньги.

Закусив язык, чтобы не уточнить, почему плачу я, я похлопала себя по карманам и достала злосчастную купюру.

– А что у тебя с рукой?

С ужасом понимая, что протянула именно ту, ушибленную, я попыталась спрятать ее в карман, но Никита успел ухватиться за пальцы, сжимающие деньги, и крутанул ладонью вниз. Красная, распухшая, так и не видевшая спасительной мази рука вызвала на его лице сожаление. Кончики его пальцев пробежались, едва касаясь кожи, изучая ущерб. Отдернув руку, я перешла в нападение:

– Если купишь на свои, так и скажи.

– Ты дралась? – не слыша моих слов, он думал о чем-то своем, что заставляло его искренне страдать.

– Уймись, это не твое дело.

– С кем?

– Эй, голубки, звонок прозвенел, – толкнула в бок Никиту Марина. – Если можешь помочь, помогай, а нет, так вали.

Я снова протянула скомканную тысячу, и на этот раз он взял. А потом быстро убежал из кабинета, чмокнув меня напоследок. Опешившая дважды за эту перемену я приложила ладонь к щеке и затихла.

– Леонова, а тебе отдельное приглашение нужно? – Зыркая волком, ко мне приближалась Лариса Николаевна. – Марш на свое место!

Опомнившись, я подскочила и скоро побежала меж рядов. Обожаю геометрию.

Мама сказала, что отец приедет в четверг. Вроде как отек спал, а синяк спустился ниже. Представляя эту картину, я наслаждалась фактом, что отец пусть и временно, но выглядит пропитым, безвольным, бесцельно мечущимся по жизни алкашом. Интересно, а как он объяснил это Наташе? Наврал? Или сказал правду? Скорее второе. Меня он точно выгораживать бы не стал. А вот о своем порыве? Умолчал? И захочет ли после такого мачеха меня видеть в своем доме? Хотя… Почему меня это беспокоит?

Никита все не объявлялся. Я ждала от него весточки больше, чем от какого-то другого пацана. Даже Сережа не занимал моих мыслей так долго. А уж после расставания и подавно. А Никита… Уверена, он знал не только мой адрес, но и телефон, однако ежесекундная проверка экрана ни к чему не приводила. И все же я верила ему. Он не взял бы деньги и не сбежал. И откуда такая убежденность, я сказать не могла.

В итоге не выдержав двухдневного напряжения, я сдалась.

«Марин, отец будет завтра. Надо идти сегодня» – отправила я подруге на последнем уроке. Литература, обычно так мной любимая, сейчас только расстраивала, и сосредоточиться на переживаниях юной Лизы из повести Карамзина мне никак не удавалось. Притом что дома я зачитывалась ее нежной и наивной любовью к жалкому и ветреному Эрасту. Правда, меня даже имя его раздражало. А уж поступки. Воспользовался бедной девушкой и был таков. Да, что уж говорить, все они такие. И Сережа, и мой отец, и…

«Никита все купил, будет у тебя в полдвенадцатого», – отвлекла меня от грустной задумчивости Марина. Наконец. Я шумно выдохнула, отбросив последние попытки вникнуть в трудности девушки конца восемнадцатого века.

Нервозное ожидание, казалось, длилось бесконечно. Одно дело ждать неопределенности, а другое будучи убежденной в неизбежности будущего.

– И ты представляешь… всегда задерживалась, никогда не ругалась, сдавала вовремя… и ее сократили… А она – мать одиночка. И как теперь жить?

Я слушала вполуха мамин рассказ о какой-то швее, которую я даже не знала, поддакивала в паузах и кивала, когда ловила на себе взгляд.

– Да-да, согласна. Класс.

– О чем я сейчас спросила?

– Все верно.

– Лиса, в каких облаках ты витаешь? – мама уперла руки в бока и заслонила собой телевизор, в который я пялилась, не различая образов и планов.

– Ой, мам, прости, – отмахнулась я. – Столько задают, что голова кругом.

Про деньги, что отец мне дал, она была не в курсе, поэтому она сегодня сама купила в аптеке мазь, выписанную доктором, и чуть ли не насильно нанесла мне жирным слоем. Даже мои уверения, что и без того ушиб уже спадал, не сыграли роли. Но мне нравилась эта забота. Да и время, медленно шагавшее длинной стрелкой старых настенных часов, за разговорами неслось быстрее.

Кое-как дождавшись десяти, я сослалась на усталость и скрылась в комнате. Для пущей правдоподобности пришлось раздеться, погасить свет и забраться под одеяло. В нашей семье существовало негласное правило, следуя которому мама, перед тем как лечь спать, всегда приходила ко мне в комнату, целовала и подбирала одеяло. И хоть я ворчала, что уже взрослая и в таких мелочах не нуждаюсь, все же каждый вечер ждала ее.

Особенно, зная, что сегодня опять обману.

Но моя уловка всегда удавалась. В такие дни сумбурные вечера мама тоже ложилась раньше. А значит, у меня появлялось время бесконтрольно покинуть дом.

В 23-15 мне пришло сообщение от подруги «Я внизу», сулившее мне начало благодатных неприятностей. Крадучись, ступая по протертому ковру в коридоре, я умело сунула кроссовки подмышку и придержала язычок у замка. Свет на лестничной клетке так никто и не починил, поэтому пришлось на ощупь искать перила, но каково было мое удивление, когда вместо бездушной деревяшки я ухватилась за чью-то теплую ладонь.

– Привет, – похожий на шипение шепот холодком пробежался по спине. – Это я, Никита.

– Знаешь что! Никита, – также тихо я пыталась выразить свое недовольство, но бодрящий кафель так остудил мои ноги, что я за пару мгновений умудрилась продрогнуть целиком – от пят до макушки. – Держи лучше, – и доверившись своему знакомому, я нагнулась завязать шнурки.

Выскочив в темный двор, освещенные единственным фонарем, я огляделась. Марина пряталась в тени деревьев, но не заметить ее было невозможно. Темный неподвижный силуэт отчетливо проглядывался на фоне колыхающихся от ветра деревьев. Махнув рукой, она подозвала нас.

– Как неудобно он оставил машину, – сетовала она. – Погляди, под самым фонарем. Хорошо, что у меня капюшон есть. А у вас?

Мы с Никитой переглянулись. У него был, у меня нет. Тогда парень, недолго думая, скинул куртку и отдал ее мне, оставшись в одной кофте. Натянув капюшоны, мы весело переглянулись и, толкаясь, почти полезли за телефоном, чтобы сделать селфи на память. Но вовремя смекнули, что, выложив фото банды молодых преступников (разве только без шарфов на лице), сами накликаем на себя беду.