Игорь Галилеев - На струнах души… Сборник рассказов

– Ты не подумай, это я некондицию беру, – оправдался непонятным словом перед Ромкой. – Вот вам, каждому по буханке, ешьте…

И уже будку открывая для разгрузки, словно вспомнив чего-то, у Ромки спросил:

– А тебя-то как зовут? А то с собакой познакомил, а сам и не назвался.

– Ромка. – Представился пацан.

– Ромка? – остановился на полпути водитель. – Слушай, Ромка, а не ты ли из дома убёг? – и посмотрел внимательно, с прищуром.

Мальчишка даже два шага назад сделал, батоны к груди покрепче прижав.

– Нет, дяденька, не я… – а у самого горло пересохло от страха. Но спросил все-таки: – А откуда вы знаете?..

– По телевизору несчастную мать одного пацана показывали… Плачет взахлеб. Говорит, что сынишка пропал. Убежал вроде. Или похитил кто… – из-за слез не разберешь совсем. Фотографию сына тоже показывала: такой же, как ты – лопоухий. Убивается, несчастная…

Последние слова Ромка уже на бегу услышал – как только до сердца слова дяди Саши дошли, развернулся и бегом! Байкал рядом несется, подтявкивает на ходу, не понимает – что за срочность такая.

…Ромка не от страха улепётывал, а чтобы не разрыдаться. До кустов за домами на краю района добежал, где спортплощадка местная, остановился, отдышаться никак не может. И вот тут заплакал… На еще влажную от росы землю опустился и горячие слезы ручьями по щекам полились. И горе, и счастье потоками смешались – счастье, что мамка любит-таки, ищет его, плачет. А горе – что дурак такой, усомнился…

Батоны свои на траву отложил, ладонями за голову взялся – делать-то чего теперь? Байкал мордой в грудь уткнулся, усы от слез тоже мокрые, утешает, как может…

– Эй, ты чего это? – вдруг за спиной спросил кто-то. Ромка вздрогнул драже. Обернулся – а там тот парень без ноги. Только в этот раз по пояс раздетый и в кроссовке на одной ноге. Наверное, зарядку делать вышел.

Ромка и ответить-то ничего не может – комок застрял в горле. Оставшиеся конфеты в кульке из кармана достал и на вытянутой руке протягивает – вот, мол, возьми, возвращаю…

Парень перед ним на колено опустился и как-то по родному обнял, к себе прижал.

– Бедолага ты, бедолага… – присел на землю рядом – под одну руку Ромку угнездил, под другой Байкал устроился. – Что же с вами делать-то, с горемычными?..

А у самого тоже – слеза из глаза выкатилась.

– Я ведь сиротой вырос, в детдоме, – рассказывает, – Ни матери, ни отца, считай, не видел никогда. Что такое мамина ласковая ладонь – только по книжкам знаю. Всё бы на свете за это ощущение отдал… Я и в Афган-то с радостью пошел, думал, вернусь оттуда настоящим мужиком и женюсь сразу. А та, что ждала меня, как узнала, что на мине подорвался, даже и не писала больше – на кой ей инвалид-то?.. Вот и живу так – один-одинёшенек, не нужный никому…

И замолчал, куда-то вдаль глядя…

Так и сидели, молча, каждый о своем сожалея. Хотя, может быть, мысли об одном и том же были – о любви потерянной… Наверное, так и случается, в тишине, когда три, казалось бы, разных судьбы, в одну переплетаются?

Ромка от плеча афганца оторвался, в глаза посмотрел: ну почему же не ты мой новый папка – такой понимающий и ставший близким за секунды буквально? Вздохнул тяжко. Что же делать-то теперь?

Парень вздох Ромкин понял, отстранил от себя, в глаза внимательно посмотрел:

– Давай, братец, теперь ты рассказывай…

Ромка с секунду помолчал, а потом выложил все горести свои – так, мол, и так, папка бросил, характер у него что ли не такой, мама другого отца нашла, домой привела, даже не посоветовавшись. Нет, наверное, новый папа маму-то любит, но любви этой у него только на неё одну и хватает – Ромке не досталось совсем. А тут мамку в больницу за братиком Ромкиным увезли, новый отец злой стал, даже бить начал, мол, лишний ты у нас в семье будешь, нет тебе в нашей жизни места.

– Я ведь думал, что это все он от них вместе говорит, ненависть общую ко мне высказывает. А тут вон как оказалось – мамка по телевизору меня ищет, плачет. Мучается, выходит, как и я тоже…

– Эх, пангасиус, балбес ты, – десантник Ромку по плечу похлопал, – разве может мать свою кровинушку не любить? Пойдем-ка, звонить ей будем…

И встал, неуклюже на костыли опираясь.

Ромка слезы вытер – ну а что, правда всё, так и есть – балбес! Столько переживаний устроил по глупости! Тоже поднялся. Даже Байкала за ухом почесал. И тут спохватился:

– А куда же я собачку-то дену? Теперь только с ней! Она мне жизнь, может, спасла…

– С ней, с ней, – улыбнулся парень, – своих ведь нельзя бросать – не по-мужски это.

…И пошли втроем в сторону пятиэтажек – парень по пояс раздетый в одном кроссовке, малец с двумя батонами подмышкой и все понимающий, радостно виляющий хвостом, пес…

…Несмотря на еще ранее утро, трубку на том конце провода подняли сразу – женский взволнованный голос спросил:

– Кто это?

– Это незнакомый в общем-то один, – афганец, сидя на табуретке в прихожей своей квартиры, слова помягче, чтобы не напугать, подобрать старался. – У меня здесь рядом сын ваш, Ромка…

И за минуту рассказал все – даже как познакомились выложил. Затем Ромке телефонную трубку протягивает – на, мол, разговаривай… А у Ромки язык к зубам прилип, ни одного звука произнести не может, трубку к уху прижал, дышит только.

– Ромочка, сынок… – услышал. И тут слова сами сорвались:

– Мамочка, мамулечка, прости меня! Я же не знал… Я же не думал, что ты меня любить и дальше будешь… Прости меня, мама!..

Через полчаса зеленый «Москвич» с шашечками к подъезду подъехал – парень на костылях, Ромка и Байкал уже на лавочке были. Ждали.

Первой мама вышла. На дверь машины без сил облокотилась – лицо бледное, в глазах слезы застывшие. Следом новый Ромкин отец из такси появился, к мальцу подошел, на колени прямо на асфальт встал.

– Ромка, прости меня, родной ты мой, – руками вроде бы потянулся, – Ты пойми меня – я же тоже, как и ты, переживал: что чужим для тебя стану. Боялся, что не примешь… Я и тебя люблю, Ромка, как и маму твою – также сильно…

И тут Ромка у него слезы в глазах увидел. И поверил! В распахнутые руки бросился, в плечо уткнулся. Мама подошла, рядом опустилась, плачет.

Вдруг из машины тоненький голосок утро прорезал. Байкал морду от колена афганца оторвал, уши навострил.

– А вот, наверное, и братик твой, – улыбнулся парень.

Папа к дверце подошел, маленький из одеял сверток вынул.

– Вот, – говорит, – Ромка, знакомься с братом…

Пацан в кулек этот заглянул, а там… господи, малюточка совсем, глазками хлопает и на брата старшего смотрит очень внимательно. И уши-то у него такие же – торчком, и глаза свои, родные – с хитрецой уже. Ручонку из-род одеяла вынул и к Ромкиному лицу потянулся. Дотронулся и вдруг улыбка появилась… Узнал, значит, душой принял. И как же хорошо стало!