Александр Стенников - Саномания

Какое-то время дед Илья, молча, управлял лодкой, глядя, будто сквозь меня глубоко под воду. Крупные караси, застрявшие в сети, покорно замирали в моей ладони, пока я их не освобожу, и уж после начинали резвиться вместе с остальными на дне лодки.

– Деда, возвращайся давай, из задумчивости, мы ж не будем здеся ночевать! Да и не все еще рассказал-то! Ты можешь думать вслух? Вона, последняя сеть осталась…

– Да что рассказывать-то, слезы одни. Ведь как было-то? Вот вроде, счастлив, летаешь где-то в мечтах своих, а тебя обязательно в эти моменты как из ушата холодной водой, то там то тут!

От побывки тогда, оставалось мне трое суток дома побыть, да четверо, на обратну дорогу оставил, чтоб уж наверняка вовремя на кораблик свой возвернуться. Распрощавшись в тот день с Лизоветой, бегом домой, к мамуле. Тут же не далеко, через лес да поле, и вот третья хата с краю. Всю дорогу бежал, а перед домом, сердце как остановилось. Время уж вечерело, вижу, окна светятся, стал медленно подходить, всей грудью вдыхая родные запахи до помутнения в голове. А в кухонном окошке, я увидел маму. Она как всегда в платочке, уперев щечки в свои загрубевшие ладошки, задумчиво смотрела в окно на дорогу. Я подходил все ближе, а она, вроде, как и не видела меня вовсе.

И, чтоб не напугать ее, пошел еще медленнее, пока губами не уперся в стекло. Этим поцелуем, она и очнулась, вернее, в обморок упала. Да.., откачивал ее тогда. Она ведь думала, что привиделся я ей, сколько раз уж так бывало, потом уж сказывала, а тут взял и поцеловал…

Связи ж, тогда ни какой, и предупредить, что еду не мог, раз в год, ежели письмо дойдет, так хорошо…

Дом был пуст. Отца милиция забрала, колоски на полях собирал, что остались после уборки урожая, считалось воровство. А какое воровство?! Если зима, и все снегом засыпет! А старший брат еще до моей службы уехал куда-то, на заработки, да так и след простыл…

Послушал я маму, посмотрел на нее, стара стала, от болезней всяких, от одиночества иссохла вся, да помалела, Дом весь прохудился, крыша течет, в окна дует. И душа моя взвыла, и готова была взорваться миной морской! Как вот оставить ее одну, без присмотру, еще на полгода, дождется ли? А еще мысли о Лизавете и ноги к ней бегут, на какие такие части разорвать эти трое суток?! Полночи мы с мамой проговорили, вспоминали все…

А с первыми петухами я уже латал крышу, утеплял окна и двери, поправлял забор вокруг дома. А к обеду, взял у соседа коня, и прямиком к источнику, как раз в то время когда Лизавета за водицей ходит.

Лиза сидела на лавочке у источника и плакала, увидев меня, соскочила и побежала на встречу. Остановившись в шаге от меня, прижав свои ладошки на груди, Лизавета смотрела мне в глаза, снизу вверх, а из глаз по щекам, беспрерывно катились крупные слезинки.

– Лизонька, что случилось? Кто тебя обидел?!

Она бросилась ко мне, прижавшись щекой к тельняшке, обняв обеими руками с силой, от чего стало ясно, что я единственный человек, который может ее защитить, но от чего, от кого? Не переставая рыдать, Лиза, сквозь слезы стала рассказывать,– Они…ночью…сильный стук в дверь, так же как и в прошлый раз… Военные, с ружьями… НКВД, все перевернули вверх дном… искали что-то… А потом папу увели, в чем был… в тапочках и даже не разрешили ни чего с собой… ни еды, и ни каких вещей…

Илья, что же это такое?! Ведь папа хороший, он добрый, он слова плохого ни кому в жизни ни сказал, за что такие унижения, и несправедливость такая?! И мама сразу слегла, тихо так, только и промолвила, что не увидимся мы больше с Данилой Ивановичем…

Это так, Илья? Что делать теперь, как жить дальше?…

– Лизонька, родная, я съезжу в район, и все узнаю про Данилу Ивановича, прям сейчас и поеду. А ты ступай к маме, и только не плач, будь сильной, маме твоей тепереча сила твоя нужна. Ступай и будь с ней, отвлеки ее от мыслей плохих, улыбайся Лизонька, жить надо, наперекор всему! Постараться стать счастливой…

– Как хорошо, что ты есть… Илейка, мне тебя Бог послал… ОН, все знал, еще вчера…

В районном НКВД со мной и разговаривать ни кто не стал, а только посоветовали грубо, удалиться восвояси, пока рядом с «этим батюшкой» к стенке не поставили. Якорь им в корму!

Так что Сано, скоро уж сорок лет как с тех событий, а только до сих пор о Даниле Иваныче, ни каких вестей…

– Деда Илья, а что значит, к стенке?

– К стенке Сано… расстреляли, значит Данилу Иваныча, без суда и следствия, как врага народа…

– Какой же он враг?!– закричал я на все озеро. В моей маленькой голове не вмещалось все, о чем рассказал Илья. Всем своим существом я не хотел принимать жизнь, если она такая. Мы шли к берегу, лодка мягко скользила по тихой воде, а я молча плакал…

– Не шторми Сано, якорь тебе за ногу! Не мороси! Жизнь продолжается, и за счастье порой нужно бороться. Наша любовь с Лизоветой, это совсем не жертва обстоятельств, а чувство, которое может победить любые обстоятельства. В тот день, мы признались друг дружке, что полюбили…

Я чувствовал, что любовь ЭТА, больше жизни и что не имею права оставлять Лизоньку и ее маму в таком состоянии еще на полгода. Пообещав Лизавете, что ни когда больше ей не придется плакать. Попросив благословения на брак у Варвары Кузминишны, я взял у соседа телегу, погрузил их не великий скарб и перевез к маме. Всем вместе будет легче пережить зиму и дождаться моего возвращения. А на следующий же день, мы с Елизаветой Даниловной расписались в нашем сельском совете…

Придавленный новыми, доселе неизвестными чувствами, мыслями и каким-то не понятным волнением в нутрии себя, я ввалился в хату, будто нахлобученный сверху каким-то тяжелым мешком.

– Сано, как хорошо-то, что пришел вовремя, что не разошлись мы, ты пока умойся, да ужинать будем, а я покедова, сбегаю, ненадолго к соседке Раисе-то, по делу надо, – торопясь промолвила Авдотья Алексеевна. И бабушка ушла, а Сано все сидел неподвижно как пришибленный всем услышанным. А с чем-то, ну совсем не соглашаясь…

– Вечер добрый, соседка! Рая, я готовила ужин, да так меня что-то к тебе и направило, дело у тебя ко мне, Раиса?

– Авдотья Алексеевна! Как я рада, что ты зашла! Дело, да дело у меня к тебе, сама собиралась все зайти, да закрутилась. Думала все про тебя. Помоги! Поделись своим опытом, вашего мирного сосуществования с внуком! Ну, ни какого терпения уж с нашим Колюшкой! Зубы выставлят, стал обидчивый до крайности, ни чего ему не скажи, сразу в слезы и бежит куда подальше, хорошо деревня, далеко не убежит. Но как бы с собой чего не сотворил! Да ведь и не маленький уж, во второй класс нынче! А твой – то, Сано-то, …ласковый какой, давеча прям прослезилась…нечаянно подслушала, как он тебя малинкой да клубничкой называл, а потом сказал, – сахарочек ты мой сладенький…вот тут я и не сдержалась, так и села между грядок…