Василий Мишенёв - Жизнь – радость короткая

Через два дня я позвонил ей по междугороднему телефону-автомату. Оказалось, она ездила с отцом в Ленинград. Мы долго разговаривали с ней и с тех пор в течение нескольких лет никогда не теряли связи друг с другом, а дважды в году, во время зимних и летних каникул, встречались в деревне.

Как это прекрасно – знать, что где-то, пускай далеко-далеко, живёт дорогой тебе человек и этому человеку ты всегда нужен. Мы были счастливы. А разве можно обыденными словами рассказать о счастье?

Но юность беспечна. Она всегда далека от того, чтобы день измерять часами. Годы уходили, а мы не дорожили ими. Мы даже не подозревали тогда, что были счастливы. Просто казалось, что так должно быть и будет всегда. Но всё кончилось неожиданно и грустно, и некого винить в том кроме себя…

Получив распределение после окончания института, я почти полтора месяца жил в деревне. Она тоже обещала приехать, но шло время, а её не было. Томительное ожидание измучило меня.

Она приехала лишь в конце августа, в последний день перед моим отъездом на место работы и пришла ко мне вечером, когда я в своей избе упаковывал книги, которые хотел взять с собой. Радость встречи не смогла пробиться в моей душе сквозь толщу обиды и мучений долгого ожидания и неизвестности. Она сразу поняла это. Она всегда понимала меня, всегда чувствовала или угадывала любое движение моей души.

– Я была в стройотряде… Так уж получилось. Сначала не хотела ехать, а в последний момент решилась…

Но накануне отъезда я уже не нашел в себе сил успокоиться и простить её. Разговор всё время не клеился, и обоим впервые во время наших встреч было неловко и тяжело. Такого не было между нами с первого дня нашего знакомства.

Вечером я провожал её до дома бабушки. Всю дорогу мы шли молча, как будто вдруг нам стало нечего сказать друг другу. Только на крылечке, где когда-то вместе провели столько памятных сердцу часов, она сказала:

– Ты знаешь, я всё думаю, что нам нужно что-то решить. Мне осталось учиться один год.

Я молчал.

– Если даже этот год мы не будем вместе, я хочу всегда знать, что ты мой…

У меня снова не нашлось слов. Я даже не задумался над тем, что говорила она. Даже её голос показался мне чужим, незнакомым, будто слышал его впервые. Лишь одно не давало мне покоя в те минуты: уезжаю! Завтра я уезжаю и меня ждет впереди новая жизнь. Как-то она сложится…

Она не знала, как ей быть и мучилась.

– Один парень, который учится вместе со мной, говорит, что любит меня…

И сделала последнюю попытку:

– Скажи, ты меня любишь? – голос её дрожал. Она едва сдерживалась, чтоб не заплакать.

Мне бы очнуться, сказать ей: прости, любимая. Я люблю тебя всем сердцем и не мыслю своей жизни без тебя. Но не знаю, что стало со мной. Обида ещё не остыла. Я, как загнанная лошадь, закусил удила и в последнем порыве мчался к пропасти. Бросил ей резко и зло: нет!

Она с ужасом отпрянула от меня, зажала руками уши и бросилась прочь…

Всю ночь я не сомкнул глаз, а утром не смог решиться зайти к ней перед отъездом, хотя рано пришёл на автобусную остановку и все время поглядывал в сторону дома её бабушки. Но так и уехал. С горечью в сердце и тревогой…

Потом, наверное, не было дня, чтобы я не вспоминал о ней. Так мне было одиноко и стыдно. Понимал, что надо сделать навстречу решительный шаг, но всё медлил, чего-то ждал, надеялся неизвестно на что. Так прошел целый год. Он был для меня долгим и мучительным.

Известие о том, что она выходит замуж, пришло ко мне удивительно быстро. У дурных вестей гораздо короче пути.

В то время я проводил свой первый рабочий отпуск в деревне у родителей. Странно, но окружающим как будто доставляло большое удовольствие сообщать мне о её замужестве.

– Ты слышал?

– Что?

– Она выходит замуж…

– Слышал!

– Как же так? Казалось, что у вас всё ясно.

Что им было ясно, я не понимал, но со всей отчетливостью сознавал, что почему-то для большинства знакомых в деревне было большой радостью увидеть мои муки, наблюдать, как скрутят меня душевная боль и отчаяние, чтоб потом перешептываться между собой:

– Ах, как он страдает из-за неё!

Но я не оправдал этих надежд. Ни единым словом, ни взглядом не выказал своих чувств, огромным усилием воли спрятав их за маской равнодушия. Никто не узнал, что творилось в моём сердце. Встречаться с людьми в ту пору стало выше моих сил, и потому большую часть времени я проводил на реке, пристрастившись к рыбной ловле. Поднявшись на рассвете, шёл лесной дорогой на реку. Там возле Черёмухового омута много лет назад был сделан рыбаками шалаш. Крыша его была покрыта дерном, веселые цветы кошачьей лапки, одуванчики с пушистыми шариками пуха украшали ее.

Прошагав семь километров, я разводил около шалаша огонь и кипятил чай, заваривая его зверобоем и листьями черной смородины, потом тихо сидел над ближним омутом в ожидании клёва и ни о чём не думал. В траве на лугу бойко стрекотали кузнечики, над самой водой низко летали кулики. Чаще всего клевала плотва, не крупная, величиной с ладонь. Иногда брал окунь. Резко, стремительно, заглатывая крючок с наживкой.

Бывало, мне не хотелось уходить с реки, и я оставался ночевать в шалаше. К вечеру воздух свежел, над рекой поднимался туман, густой и белый. Реки уже не было видно, только на перекатах она чуть шумела. Опускалась на землю августовская ночь, и в небе срывались, падали звезды. Я смотрел, как они оставляют светлые росчерки в ночном небе, но ни разу не загадывал желания…

Деревенская изба, некогда уютная, мне стала казаться чужой и мрачной. Проходил день и наступала беспокойная ночь. Когда я был один, память снова входила в мой дом. Она мучила меня до исступления. От сознания непоправимости происшедшего каждый новый день меня раздражал или даже пугал. Со временем наступило страшное опустошение, будто внутри что-то перегорело, присыпав пеплом боль сердца. В душе стало так пусто, что в ней совершенно ничего не чувствовалось, ни горечи, ни отчаяния, словно её и не было, души. Вместо неё – одна лишь пустота, сумрачная и пугающая.

Я не смог больше жить в деревне, в избе, где всё напоминало о ней. Не дождавшись конца отпуска, уехал из деревни…

Через два года судьба забросила меня на некоторое время в Ленинград, где однажды я совершенно случайно столкнулся на улице с сыном её бабушки. Разница в возрасте у нас была небольшая, мы выросли в одной деревне, легкими листьями оторвались на ветру от одного дерева и, конечно, было о чём поговорить, что вспомнить. Я охотно согласился поехать к нему в гости.

Жена Алексея, Галина, хотя и не землячка, но так же знакомая по деревне, встретила радушно, как близкого знакомого. Сразу же посыпались вопросы о деревне, давно ли был там, что там нового, все ли знакомые живы-здоровы, и где теперь обитаю сам. Перед этим я не ездил в родные края около года, письма от родителей, почти неграмотных стариков, получал крайне редко, да и сам до писем не большой охотник, потому свежих новостей не знал, а о себе – что рассказывать! Наш вечер превратился в вечер воспоминаний, и как это бывает в таких случаях, былые дни и былые встречи в наших разговорах заиграли солнечными бликами в сумраке прошлого, и всем казалось, что светлее тех дней и встреч уже ничего не было в жизни. Вспоминая прошлое, люди становятся сентиментальными. Возможно, оттого, что память всегда лучше хранит в себе всё доброе, хорошее, и наши сердца берегут сквозь годы тепло…