Ксения Незговорова - Дневник астронавта

После прогулки прячусь в хижине, затерянной в глуши, возле скульптуры в виде ленты Мёбиуса. Если решитесь заглянуть в гости – буду рада, но знайте: здесь нет места вражде, ненависти и жестокости. Я создала свою хижину с помощью энергии ослепительного света и пламенного добра.

Сажусь за письменный стол, старательно вывожу буквы на страницах пожелтевшей тетради и снова вычёркиваю… Не ради совершенства (это лишь скучная выдумка, и я больше не хочу становиться пленником мнимых эталонов), но ради опрокидывающей искренности. Быть предельно честным – так глупо и прекрасно.

За пыльным стеклом скользит по уставшему небу последний упрямый луч. Красное колесо скрывается в чертогах нежного покоя. Наступает вечер – и мне снова хочется танцевать. В эту едва уловимую миллисекунду встречаешься с собственным двойником – настоящим и освобождённым. Душа выбирается из телесного плена и снова поёт… о тысяче бумажных журавликов, которые однажды спасут наш стоящий на краю пропасти мир.

Не думай, что ты слаб,

Пожалуйста, борись,

Всё это лишь этап,

Всё это только жизнь.

В объятиях зеркал

Терять своё лицо,

Я знаю, ты устал

Во ржи искать ловцов.

Над пропастью – взлететь,

Касаться звёздных рун,

Не бойся не успеть

Взять штурмом высоту.

И даже вопреки

Не прекращай сиять,

Затмив все маяки,

Не вздумай проиграть.

Твой голос – тишина,

Твой взгляд – слепая ночь,

Когда взойдёт луна,

Душевный мрак отсрочь,

А лучше – прогони

И снова будь собой,

Придут другие дни

И смоют боль волной.

Послушай, как силён,

Сам для себя ты щит,

И для Любви рождён,

Как для Cвободы – кит.

Не думай, что ты слаб,

За терниями – рай,

Не бойся – невпопад,

Круши и созидай.

Ночь накидывала тёплый плащ на обнажённые плечи города. Смиренные жители засыпали в тесных кроватях, прячась под одеялами, как тревожные зверьки – в норках. И можно было позавидовать олимпийскому спокойствию иных существ, умеющих забываться бесцветным сном до очередного звона будильника.

Мартин не мог – он бодрствовал несколько длинных ночей подряд. Пробовал вставать на колени, склоняя голову к сложенным вместе ладоням, и молиться тому танцующему богу, в которого всё ещё немного верил. Но ничего не происходило, и, казалось, ничто не могло разрушить даже самую хрупкую тишину в этой маленькой комнате, освещённой единственной лампочкой.

Однажды, когда бедный человек обвинил молчаливого собеседника в беспощадном равнодушии, случилось долгожданное чудо. Мартин отчётливо услышал немного охрипший и недовольный голос:

– Неужели тебе до сих пор не ясно, глупый человек? Полюби!

– Но кого? И как? И вообще, я же многих люблю… – залепетал Мартин, облизывая пересохшие губы. Однако никто больше не собирался продолжать скупой диалог.

Мартин решил во что бы то ни стало научиться любить.

Он наконец-то полюбил жену. Он полюбил товарищей-коллег. Он полюбил бродячую собаку, которая постоянно лаяла под окном. Он полюбил нахамившего ему начальника. Он полюбил врага своего, как <���…>

Но почему-то никто не полюбил самого Мартина в ответ. Люди пользовались добротой и любовью удобного человека и бросали – мимо урны – как ненужную влажную салфетку.

И снова ночь накидывает тёплый плащ на горбатую спину города, и тревожные жители замирают в тесных берлогах. А Мартин опять не может уснуть: встаёт на колени, склоняя голову к сложенным вместе ладоням, и срывающимся голосом оглушает пустоту. Он всё ещё пытается достучаться до того танцующего бога, в которого уже почти не верит:

– Я всё делал так, как ты говорил! Я полюбил жену, коллег, бродячую собаку, начальника и даже своего врага! Но ничего не изменилось! Мне стало только хуже! – Мартин принялся плакать от жалости к самому себе. И снова он услышал тихий и разочарованный голос:

– Как же ты глуп, человек! Как же ты глуп! Подойди к зеркалу.

Мартин поспешно вскочил на ноги. За толстым слоем пыли он едва мог разглядеть собственное осунувшееся лицо

– Что ты видишь? – послышался строгий вопрос

– Своё отражение, – пожал плечами Мартин. Он стёр пыль рукавом и только сейчас заметил тёмно-фиолетовые круги под глазами и паутину морщинок на лбу. В волосах запутались тонкие серебряные нити.

«Неужели это… я? – хотелось кричать глупцу. – Когда это я успел так… постареть? И это что, седые пряди?» – он отшатнулся от зеркала и закрыл лицо руками.

– Ты дурак, Мартин, – с тяжёлым вздохом сказал мудрый собеседник. – Ты видишь того человека, которого и должен был полюбить.

Очередной звон будильника. Робкий солнечный луч стучится в окно, приветствуя тёплое весеннее утро. А жизнь, кажется, продолжается…

За путеводной звездой на востоке

Шли поклониться волхвы-пилигримы,

Странники знали, что люди жестоки,

Чуда боятся и неисцелимы.

Горькая смирна – страданий предвестник,

Золото – власть и печальная слава,

Ладан – дар Богу, но видит кудесник,

Что неминуемы суд и расправа.

Преданный другом, покинутый всеми

Путник-мечтатель с дороги не сбился,

Будет присматривать с неба за теми,

Кто обособился и заблудился.

Будет присматривать… Чувствуешь, ночью

Стало как будто немного теплее?

Кто-то зовёт за окном: «Авва Отче!»

Может, и я стану лучше… (сильнее)?

Некогда в тёмном саду Гефсиманском

Поцеловал Его слабый Иуда.

Был ли прощён? Ранним утром январским

Просит изгнанник любви и приюта.

Все говорят: Рождество дарит счастье,

Чудо случится, удача вернётся,

Даже страдальцев, разбитых на части,

Крыльями ангел незримый коснётся.

Был на Голгофе, наверное, каждый,

(Кто – палачом, распинающим жертву,

Кто – гордой жертвой, мечты не предавшей…)

И выбирал между тёмным и светлым.

Говорят, когда умирает кит, его тело опускается на дно океана. Но даже после смерти он продолжает приносить пользу другим жителям. Всегда находятся черви, которые прикрепляются к мертвецу и выживают только благодаря ему. С каждым днём китов становится всё меньше, потому что их естественная смерть – редкость. Самые разумные на земле существа, сотворённые по образу и подобию Бога и названные Им «венцом творения», убивают китов. Это не считают преступлением. За это не садят в тюрьму.

А ещё люди убивают людей, потому что человек человеку – волк. И это тоже иногда остаётся безнаказанным. Когда кого-то ударяют по одной щеке, тот почти никогда не подставляет другую, потому что у него есть свои шипы и он с детства научен только нападать и защищаться.