Ирина Шувалова - Хранительницы света. Дева и Волк

Молодой человек нервничал, исподлобья разглядывая своего спутника. Он знал, что «хозяин» – так пренебрежительно он звал его, оставаясь наедине с собой, – это чувствует. Но вовсе не думал скрывать свое нетерпение. Скорее наоборот: ему хотелось, чтобы раздражение было замеченным.

Хотя даже если так и было, то ни единым движением стоявший по левую руку от него мужчина этого не показал. Он скользил взглядом по вечернему городу, там и тут вспыхивающему приветливыми теплыми огнями окон. За ними пробуждалась привычная вечерняя жизнь обычных людей, от которой он сам был бесконечно далек.

Со стороны они казались приятелями, решившими устроить прогулку вдали от шума центральных улиц. С той разницей, что даже то укромное место, где они сейчас стояли, было скрыто от человеческих глаз заговором Темной Слепоты. Только бежавшая мимо с деловым видом и костью наперевес собака, приблизившись к ним, ощетинилась, насторожилась – и как можно быстрее рванула дальше.

Тьма была для них родным домом, тканью мира их обитания и самим их существом. Потому что один из них был ее Хранителем, а другой – его помощником, слугой и самым искренним среди его ненавистников.

Хранитель дышал глубоко и с наслаждением. Такие прогулки были его маленькой слабостью и невинным удовольствием, способным вызвать редкую улыбку на всегда беспристрастном, моложавом, не тронутом временем лице. Зато с его взглядом время обошлось грубо и пренебрежительно: в их ледяной синеве покоилась мрачная громада всех прожитых им лет.

Неудивительно, что Хранитель безупречно знал все законы жизни, потому и наслаждался ее прекрасными в своей мимолетной зыбкости проявлениями. Он с восторгом наблюдал, как за горизонт скатывается солнце, как небо меняет цвет с бледно-голубого до пронзительно-фиолетового, а потом и черного. Он улыбнулся этому цвету, как старому знакомому, и прикрыл глаза. Он помнил, что даже могущественные темные не могут жить вечно, поэтому и смаковал эти маленькие радости, никуда не торопясь.

Его помощник же не мог дождаться, когда прекратится этот цирк, и они наконец-то перейдут к конкретным действиям.

– Как долго мы должны таиться? Сейчас лучший момент, чтобы к ним подобраться.

– Я осведомлен об этом лучше, чем кто бы то ни было. – Звучание голоса Хранителя было бархатистым, манящим настолько, что к нему хотелось прикоснуться. И его помощника это раздражало особенно сильно. Потому что такое желание появлялось и у него. В этом виделось что-то рабское, слишком услужливое даже для его должности. – Но пока еще слишком рано. Давай не будем лишать себя уникального шанса насладиться воссоединением семьи.

– Но если напасть на них сейчас, то все, чего вы так долго хотели, получите уже завтра! Не станет Лунной Хранительницы, две других не смогут вам противостоять! Что вас останавливает?

Хранитель медленно повернулся к нему, и парень почувствовал, как его начинает бить дрожь от взгляда, легко способного пробраться даже в самые потаенные уголки души. Хотя ему это не грозило попросту за неимением последней.

– Почему ты так уверен, что точно знаешь, чего я желаю? И как долго я желаю этого? Позволь мне все же самому принимать решения и определять, как будут развиваться события. Ты искусно умеешь воплощать все мои поручения. И мне бы хотелось, чтобы ты продолжал это делать. Если мне понадобится твой совет, то я обязательно сам за ним обращусь.

Он отвернулся, ясно давая понять, что на этом диалог закончен. Помощник поджал губы, развернулся и растворился в воздухе.

Хранитель глубоко вздохнул, взывая к собственному терпению и смирению. Несмотря на горячий характер, его помощник был исполнительным, верным и сообразительным. Его нынешнее негодование вполне можно было понять, но сейчас Хранитель не хотел уделять этому особого внимания.

Он поднял взгляд и залюбовался Луной, к тому моменту уже уютно расположившейся на своем месте. В этот ясный вечер она была особенно притягательна. Полная, умытая прошедшим дождем, она отдавала городу все свое мягкое ласковое свечение, стремясь обнять каждого, кто к нему прикоснется.

На этот молочный свет едва слышным звоном отозвался небольшой кулон в виде полумесяца, надежно спрятанный от чужих глаз под одеждой Хранителя. Он бережно накрыл его ладонью и прошептал:

– Наконец-то я тебя нашел. Совсем скоро мы встретимся, моя дорогая. Пусть все силы тьмы будут на моей стороне, и ты найдешь в себе смелость меня выслушать. Заранее прошу прощения, ведь для этого мне придется воспользоваться твоей слабостью. Но уверен, ты меня поймешь.

Он еще раз окинул город взглядом и слился с темнотой.

В широкие, расположенные под самым потолком окна вливался медовый свет все еще яркого, но уже спокойного сентябрьского солнца. Он подсвечивал стоявшую в воздухе пыль, которой, наверное, было столько же лет, сколько и самой аудитории. Где сейчас 90 первокурсников старательно записывали все, что озвучивал им преподаватель по высшей математике.

Алиса была одной из них. И в данный момент ее терзала головная боль такой силы, словно девушку в лоб каждую секунду ударяли чем-то тупым и тяжелым, не забывая заодно пройтись и по затылку. Одной рукой она записывала лекцию – хотя куда медленнее, чем ее однокурсники, а другой беспрерывно терла висок, надеясь, что это хоть как-то поможет.

Много лет в ее аккуратном серебристом рюкзачке неизменно лежали спасительные таблетки: мигренями Алиса страдала лет с 12. Врачи и обследования объяснения этому не находили, поэтому она смирилась с необходимостью иметь при себе пару белых невзрачных пилюль. Но сейчас их с собой не было: перед началом учебы в универе Алиса купила сумку посерьезнее, с ней и ходила на пары. На прогулки неизменно брала с собой удобный рюкзачок, который, пусть и был потрепанным на вид, но для нее имел личное, очень важное значение. И, конечно же, она время от времени забывала перекладывать вещи. Вот и сегодня второпях не положила маленький контейнер в сумку.

Поэтому она пыталась хоть как-то облегчить свое состояние – но, увы, лучше ей не становилось. Постепенно к боли стала прибавляться еще и тошнота, а вместе с этим звуки вокруг стали терять громкость и резкость, погружаясь в пелену недомогания, превращаясь в назойливый гул. Алиса на секунду оторвала глаза от тетради и посмотрела на лестницу аудитории, на которой там и тут были разлиты солнечные лужи. Тут же скривилась, настолько больно ей было смотреть на свет. Одновременно с ей вспомнились слова мамы: не морщись как куриная жопа, устанешь потом от морщин избавляться. От воспоминания о матери боль только усилилась, и Алиса глубокого задышала, надеясь унять хотя бы тошноту.