Евгений Пышкин - Живи легко

– Мы за товаром пришли.

Оказавшись в туалете, парочка осмотрелась, Батон нырнул в кабинку и через пару секунд воскликнул:

– Блять! Охуеть!

– Ты с дуба рухнул? Орать на весь нужник!

Батон что-то буркнул и, буквально выбежав из кабинки, прошептал Сычу:

– Ты прикинь, че я надыбал.

Товар оказался на месте. Пакетик с дрянью лежал в левой руке Батона, а правая рука сжимала пистолет с глушителем, аккуратно упакованный в целлофан. Глушитель был откручен. Сыч ловким движением выхватил оружие и, спрятав его во внутреннем кармане куртки, выпалил:

– Валим отсюда.

Проходя мимо столиков, Батон задержался. Он обратился к Виктору Комову:

– А вы автограф не дадите? Только у меня ручки нет и негде писать.

Комов поднял взгляд на подростка и, улыбнувшись, произнес:

– Не проблема. Сейчас у бармена спросим. – Виктор подошел к стойке что-то сказал бармену, тот дал визитку заведения и ручку. Виктор черкнул на обратной стороне визитки и вернулся с ней к подросткам. – Держи.

– Спасибо большое, – обрадовался Батон.

Когда парочка вышла из кафе, Сыч злобно шепнул:

– Ты точно того!

– Не, ну, а…

– Не нукай. Не запряг.

– А че, если отличный писатель…

– Я не о том. Палиться не надо.

– Да где мы палимся?! – Теперь возмутился Батон. – Где?

– Ладно, двигаем. Как говориться, Батон, шевели батонами.

– Тупая шутка.

Сыч ничего не ответил.

***

– Так что мертвецы? – спросил Кирилл, разглядывая грязные разводы на боковом стекле.

– Два года назад случилось такое же убийство. Мы вышли на Антонова. На руках оказались только косвенные улики его причастности к убийству. Вывернулся он. И вот опять.

– Погоди. – Кирилл сосредоточено посмотрел на Глеба. – Там тоже был утопленник?

– Нет, но левая щека у той девушки, её звали Юлия Скрынникова, оказалась припухшей.

– И что?

– Давай, не будем забегать вперед.

– Не понимаю, – растягивая слова, сказал Кирилл.

Глеб быстрым движением глянул на левое запястье и произнес, улыбнувшись:

– Потерпи. Скоро мы всё узнаем, и ты поймешь.

– Узнаем, конечно, я ничего не говорю, – ответил Кирилл. – Погоди, что-то припоминаю о мертвецах. Так в чем их философия? По-моему, ответ лежит на поверхности – они простые наркоманы, только повернутые на эзотерике.

– Не совсем, тут целая ширма из красивых фраз. – Глеб замолк, всматриваясь в непогоду. – Тебе действительно хочется слушать эту муть?

– Пока не приехали, валяй, грузи.

– Антонов, как ты уже понял, лидер секты. Центральной идеей этих сатанистов, больше не знаю, как еще обозвать, является поклонение богу смерти. Обряд у них даже такой есть. Праздник мертвеца. И есть у них одно определение – внутренний мертвец, который возникает одновременно с рождением человека и развивается внутри тела. Короче, вся эта эзотерическая хрень вертится вокруг слов, что человек живет ради того чтобы умереть, а умирает ради того, чтобы дать жизнь внутреннему мертвецу. Всё стремится к смерти.

– Так убийства, значит, по их части. Философия обязывает.

– Антонов утверждал, что как раз нет. Убийство или самоубийство – неестественный порядок вещей. Это выкидыш для внутреннего мертвеца. В случаи насильственной смерти он рождается мертвым.

– Мертвец рождается мертвым? Ты смотрел в честные глаза Антонова? – ехидно заметил Кирилл.

– Еще бы! – тем же тоном ответил Глеб.

Автомобиль свернул с главной дороги и поехал медленнее.

Сыч и Батон зашли в подъезд и стали подниматься. Строение было пятиэтажным без лифта. Они шагали не торопясь. Эдуард – подросток, который принес улетную дурь – жил на последнем этаже.

– Я не понимаю, чего ты привязался к этому Комову? Ну, читал я его. Есть интересные вещи, но в основном полный отстой, – заговорил Сыч.

– Об чем и базар. Ты не врубаешься.

– Чего я не врубаюсь?

Они остановились на площадке третьего этажа.

– Он великий писатель, – выдал Батон.

Сыч, фыркнув, возразил:

– Из мухи слона сделали. То есть из ничего великого писателя. Что за хрень этот рекламный слоган: «Самый влиятельный интеллектуал современности»? Чего блять? Не, я понимаю, бабло стрижет кто как может, но на хера устраивать кипишь на пустом месте.

– Ты не прав. Он жутко актуален и злободневен.

– И зачем мне это? Я эту вашу, блять, злободневность каждый день из окна своей квартиры вижу, а тут мне еще в морду из книги ею тычут. Зачем? Вот чисто по-человечески спрашиваю. Зачем? И насчет интеллекта. Он отсутствует. Оставил записку «скоро вернусь», но так и не вернулся. Ни вещей, ни продуктов. Думаешь, я не читал Комова? Читал? Некоторые вещи – скука смертная. Читаешь и на мысли себя ловишь, что надо жим глазами сделать и стойку на правом ухе. Во! Вспомнил!

– Да не кричи, а то какая-нибудь бабка выпялится и сфотографирует.

– Ладно, айда вниз.

Они вышли на улицу, и Сыч продолжил говорить на ту же тему:

– Так вот. В связи и по поводу. У меня вопрос давно созрел. На фиг он прячется от всех? Интервью не дает, с читателями не встречается. Может, его не существует?

– Ну, а кого же мы в кафе видели? – растерялся Батон.

– Подстава. Лицо для обложки журнала, культурно говоря. – Сыч ненадолго замолчал. – Слышь, а может он что-то скрывает?

– Например?

– Технологию писательскую.

– Не въехал.

– Ну, не он это пишет, а группа. Литнегры? М?

– Ага. А за Донцову мопсы впрягаются. Она им элитный корм покупает на гонорары.

– Я серьезно. Есть версия, что литературный робот, ну, то есть программа для генерации текстов сочиняет для Комова, а он только шлифует текст, чтоб натурально выглядело.

Батон настолько крепко задумался, что его состояние можно было охарактеризовать глаголом «завис».

– Знаешь, что, – выдал он после долгой паузы. – Пошли на дело.

– Точняк, нечего порожняк гонять.

Когда они поднимались, Батон заговорил так, будто пытался убедить сам себя:

– Кстати, это интересно. Иметь такую машинку. Задал входящие, ну, там жанр, форму, краткое содержание, а машинка тебе херак – и готовый текст через пару минут.

– Угу, зашибись, – буркнул Сыч, остановившись на площадке пятого этажа. – Нажимай на звонок.

Батон нажал.

Эдуард, разбитый и душой и телом после вчерашнего, поплелся к входной двери, чтобы открыть. Открыл.

– Ну, че, Эдик, допрыгался? – зло произнес Сыч и приставил пистолет к переносице хозяина квартиры. – Че на это скажешь? Дурь твоя – дурь, в смысле дерьмо полное. И ты тоже. Дерьмо.

Эдуард, делая пару шагов назад, попытался скосить взгляд в сторону, чтобы увидеть, куда ставить ногу. Так пятясь, они прошли в квартиру. Батон прикрыл дверь. Сыч, надавив дулом на переносицу Эдика, заставил того сесть в кресло.