Маша Ловыгина - Щучка

– Который скрипач?

Перед Машей появился чай, и дно чашки жалобно стукнулось о блюдце в ответ на её вопрос.

– Знаменитый пианист, – Катя пододвинула корзинку с печеньем и укоризненно поджала губы. – В этом доме с огромным уважением относятся к искусству. Даже не так – его обожествляют… Если бы Костик не был настолько увлечён бизнесом, то мог бы стать потрясающим музыкантом, как его бабушка и тётя! – Катя восторженно закатила глаза, став сразу же похожа на одну из средневековых мадонн. В возрасте, конечно, но всё же…

Маша отхлебнула крепкий чай со смородиновым привкусом, когда на пороге появился Цапельский. Лицо его разрумянилось, волосы прилипли ко лбу, но улыбка от уха до уха объявляла о том, что Костя абсолютно доволен жизнью.

– Я её ищу, понимаешь, а она тут плюшками балуется! Идём! У нас очень мало времени осталось. Скоро все приедут, звонили уже.

– Костя, милый, ты бы переоделся, мальчик! Посмотри, как взмок! – Катя с любовью смотрела на Цапельского, сложив руки на животе.

– Пасиб! – Маша сунула в рот печенье и вылетела из-за стола, на ходу раскланиваясь с Катей.

Костя широко шагал своими ногами-ходулями, а Маша подпрыгивала рядом и комментировала увиденное, вытирая с подбородка сахарную пудру.

– Кость, ты мог бы стать великим музыкантом! Слышишь? А вдруг это в тебе проснётся однажды ночью? Мне уже пора начинать бояться?

– Это Катя тебе про меня наговорила? Она всё детство со мной нянчилась. У неё же никого нет, понимаешь? И живёт она здесь очень давно – лет сто, наверное! Мы все для неё семья.

– Ого… Кость, сколько же ей лет? Она очень хорошо выглядит, честно.

– Ну смотри, – он задумался, – ба – восемьдесят пять исполняется, значит Кате шестьдесят пять.

Они шли вдоль сада, которому тоже было уже очень много лет. Пеньки старых яблонь и слив ещё виднелись неподалёку от дома, но чем дальше Маша и Костя уходили вглубь, тем плотнее смыкались кроны деревьев, образуя тенистый шатёр. Сад плавно перетёк в берёзовую рощу, испещренную узенькими тропинками, вьющимися между деревьев. Маша закрутилась вокруг белого ствола, задрав голову и чуть не свалилась от переполнявших её чувств.

– Цапелька, как же здесь хорошо!

Костя грыз травинку и улыбался.

Когда и роща закончилась, они вышли к большому живописному пруду. Тёмная гладь его шла мелкой рябью, и упавшие листья трепетали, словно одинокие кораблики, подгоняемые ветром.

– О, вода!!! – Маша, на ходу расстёгивая рубашку, кинулась к берегу. – Костя, давай купаться! Раздевайся, здесь никого нет!

Но Костя хмуро стоял на некотором отдалении и ближе не подходил.

– Ну же, Цапельский! – Маша, оставив рубашку в покое, вернулась к Косте. – Я знаю все твои фобии – высота и вода. Смириться с тем, что мы никогда с тобой не окажемся вместе на яхте и в горах прискорбно, но я не теряю надежду. Ты хоть ноги помочи, что ли. Жарко ведь!

– Маш, дело совсем не в этом…

– Эй, закурить есть? – откуда-то сбоку появился мужчина, от которого волной исходил запах перегара и давно немытого тела.

– Нет, – коротко ответил Костя, загораживая Машу.

Мужчина некоторое время постоял, гнусно ухмыляясь, затем присел на корточки и, набрав воды в грязную ладонь, несколько раз прополоскал рот и сплюнул обратно в пруд. Умывшись, поднялся и двинулся в противоположную сторону, туда, где возвышалось здание санатория.

– Цапельский, ты прав, дело тут совсем не в твоих фобиях, а в моих, – Маша брезгливо поджала губы, глядя на место, где сидел мужчина.

– Я тебе расскажу одну историю, и ты больше не будешь надо мной смеяться… – Костя моргнул и неприязненно посмотрел в сторону пруда.

«Костя! Иди домой!» – донеслось до них, и Маша, вздрогнув, сжала ладонь Кости.

Как только они вошли в берёзовую рощу, справа послышалось шуршание травы. Навстречу им вышел парень – загорелый, с копной светлых вьющихся волос. Маша успела только подумать о том, что тихое место, как называл Николаевское Костя, вовсю кишит аборигенами, и поэтому уже не кажется таким романтичным. Паренёк остановился, упёр руки в бока, а затем протяжно свистнул и хлопнул руками по ляжкам.

– Тю, какие люди!

Костя кашлянул.

– Люська, ты?

Маша стояла, открыв рот, и в недоумении разглядывала знакомого Кости.

– Я, – просто ответил парень.

– Маш, это Люсьен.

– Очень приятно. Имя у вас такое…э-э…запоминающееся.

Парень хмыкнул, а Костя снова взял Машу за руку.

– Нам пора.

Маша пару раз оглянулась, заметив, что Люсьен смотрит в их сторону, и хотела даже помахать, но не стала этого делать, потому что Костя буквально тащил её в сторону дома, словно хотел как можно быстрее покинуть рощу.

– Кость, мне больно, – Маша выдернула руку и топнула ногой.

– Извини, Мань, – Костя выдавил из себя улыбку, – нервничаю.

– Почему? – Маша легко коснулась щеки Кости и заглянула в его глаза. – Из-за этой встречи? С Люськой? Господи, это ж надо так назвать ребёнка… Вот я назову по-простому, но со смыслом. Первого – Сашей. Или первую…

– Как моего отца, – кивнул Костя и улыбнулся во весь рот, так, что появились ямочки на обеих щеках.

Чем ближе они подходили к дому, тем явственнее Маша чувствовала, как трясутся у неё поджилки. Не помогало ни глубокое дыхание, ни тёплое крепкое пожатие ладони Кости.

Во дворе стоял мощный джип, а рядом с ним – мать Кости. Маша видела её на фотографии в квартире Цапельского. Женщина была в длинном цветастом платье, тёмных очках и в элегантных туфлях на высоком каблуке. Длинные локоны цвета «морозный каштан» волнами лежали на её плечах.

– Ма, привет! А где Аркадий?

– Живот прихватило, побежал в дом. А всё потому, что лопает всякую дрянь. Перед отъездом гамбургер сожрал, как будто дома холодильник пустой.

– У тебя там только ростки пшеницы. – Костя подтолкнул Машу чуть вперёд и положил ей руки на плечи. – Знакомься, это Маша. Моя девушка. А это моя мама, Дарья Михайловна.

Дарья приспустила очки и поверх них взглянула на Машу. Глаза у неё были необычного цвета – фиалкового. Почти такие же, как у Элизабет Тейлор.

– Дашенька, душенька! – Аркадий бежал от дома, перебирая короткими ножками и потирая полные ладошки. – Константин, привет! Сударыня, – подмигнул Маше. – Дашенька, что же ты не идёшь в дом? Я вещи сейчас перетаскаю.

Дарья вытащила тонкую сигарету и закурила, разглядывая окна дома.

– Ноги не идут, Кока. Как представлю, что увижу старую перечницу, хочется сесть обратно в машину и свалить.

– Душенька, ну ты чего? – Аркадий засуетился, открывая багажник и вытаскивая сумки. – Софья Дмитриевна так добра к нам… Тебя всегда рады видеть!

Не ответив, Дарья отбросила сигарету и зашагала к дому, морщась, когда каблуки попадали меж каменной кладки дорожки.