Марина Соловьева - Разные Двери

Я выбрала симпатичный бордовый сарафан с большими, вышитыми стразами, карманами и белую дизайнерскую рубашку, открывающую руки в нужных местах. К ним я добавила ажурные серьги с жемчужинками в центре, большую кремовую сумку и шляпку такого же цвета, украшенную милыми бордовыми цветочками. Шляпка была слегка тесновата в объеме, но уж слишком здорово гармонировала с сумкой. Ради такого убойного сочетания можно и потерпеть. Нас, русских женщин, умеющих останавливать коней на скаку, такая мелочь остановить не может. В одном из бутиков рука потянулась к бордовым босоножкам с каблуками-убийцами. Они были настолько хороши, что я не могла и не стала с собой спорить и противостоять желанию приобрести их немедленно. На всякий случай, из чувства самосохранения, некстати вспомнив про свои «пятьдесят плюс», я купила белые кеды на толстой подошве. «Пусть будет легкая одежда, пусть будет легкая надежда!» – пробормотала я себе под нос и увидела доброжелательную понимающую улыбку продавщицы, которая тут же быстрым движением рук вытащила откуда-то роскошный шарф-парео, повторяющий цвет моего сарафана и «убийственных» босоножек с белыми разводами в тон кедам. На чисто русском языке она предложила мне его примерить, как дополнение к уже приобретенной обуви. За ее улыбку, за родной язык, за понимание и просто за необыкновенную атмосферу солнечного утра, я забрала шарф без раздумий и впала в состояние абсолютного счастья от всего происходящего со мной.

Больше никаких сомнений, никаких лишних волнений, только удовольствие от предвкушения встречи. «Частенько именно от него, от предвкушения, получаешь больше удовольствия, чем от самого удовольствия», – предательски мелькнуло в голове, мелькнуло и исчезло, а я решительно вошла в отдел женского белья. Мысль о том, что одеваться надо так, чтобы было не стыдно раздеваться, чередовалась с мыслью о недопустимых глупостях, которые бесконечно лезли в мою голову. В конце концов, чтобы быть уж совсем честной с самой собой, я полностью осознала, что нахожусь уже в том возрасте, когда глупости творят продуманно, и отметилась покупкой роскошного ажурного бюстгальтера цвета топленого молока. Уже сидя в автобусе, я поняла, что бюстгальтер жестковат, «кусается» и слегка царапается в области застежки, но это была такая ерунда по сравнению с предстоящей встречей, призванной встряхнуть и изменить всю мою жизнь. Автобус набирал скорость. Где-то в прекрасном испанском городке меня ждал Петька с потрясающей программой, которая точно не даст мне соскучиться. За окнами проплывали лавандовые поля и виноградники, хрустально-прозрачные небольшие речки, оливковые рощи и крохотные деревушки, затерявшиеся среди лугов с сочной зеленой травой. Я прикрыла глаза и погрузилась в воспоминания.

Петька был студентом 5 курса медицинского института из далекого Иркутска, я – первокурсницей консерватории из Москвы. Все его рассказы были об анестезиологии и анестезиологах, о мечтах, связанных с этой профессией. Я не очень соображала в медицинских вопросах и даже осмелилась уточнить у Петьки, тот ли это доктор, который в моем понимании делает пациенту снотворный укол перед операцией, чем вызвала шквал негодования с его стороны.

– Ты ничего не понимаешь! Если анестезиолог хороший, то во время операции пациент ничего не чувствует, ну совсем ничего. Это самая важная профессия на мой взгляд. Разве смог бы хирург оперировать, если бы не было рядом анестезиолога? Это плохую операцию можно переделать, а плохой наркоз никогда! А что такое реанимация, знаешь? Это грань между двумя мирами! Это место, где с того света возвращают. А кто это делает? Бог, конечно, но делает это он руками врача анестезиолога-реаниматолога.

К концу похода я уже могла описать разницу между коротким рауш-наркозом и интубационным, умела даже рассказать про аппарат искусственного кровообращения и его использовании на отключенном сердце.

Звонок телефона вырвал меня из сна, видимо, я все-таки успела задремать под мерное покачивание автобуса. За окном опустился глубокий синий бархат сумерек, и начали мелькать огоньки.

– Дрыхнешь? – поинтересовался Петька. – А ты помнишь, что просыпаться лучше всего, когда рядом анестезиолог?

– Я даже помню, что из всего многообразия сладкого ты больше всего любишь сны! Сладкие сны!

– Слушай, а почему мы с тобой все-таки расстались? Ведь все было так прекрасно. Только не говори, что ты меня к кому-нибудь приревновала, что я дышал пациентке «рот в рот», а ты не простила!

– Ага, дышал, а с других мест помаду стереть забыл! – пошутила я в ответ и засмеялась.

– Чего-то не припоминаю такого! – и я представила, как Петька озабоченно почесал свою длинноволосую голову.

– Ну, ты же сам всегда говорил, что хороший наркоз – это анестезия души и резекция памяти! – веселилась я. – Ты столько лет в профессии; видимо, сказывается. Слушай, а вдруг я тебя не узнаю?

– Узнаешь, не переживай, я мало изменился! Но если хочешь, я разведу рядом с собой сигнальный костер! Йо-хо-хо! – парировал Петька и вырубился вместе с моим телефоном. Зарядка бессовестно закончилась, а вместе с ней и наш диалог.

Я откинулась на сидении и вытянула ноги. Почему же мы тогда расстались? Первое время Петька прилетал в Москву, используя для этого любой повод. Мы проговаривали по телефону половину наших стипендий. Но он не мог перевестись в Москву, а я не могла Москву оставить. Мы вроде бы бежали в одной упряжке, но нас все больше тянуло в разные стороны. Наши цели не пересекались и не соприкасались. Мы, как будто, медленно, но верно двигались к разным полюсам. Он совсем не понимал моего увлечения классической музыкой, а меня в какой-то момент перестали цеплять его восторженные рассказы об анестезиологии.

В начале девяностых я с оркестром консерватории волей случая попала в Братск и тут же сообщила об этом Петьке. У него были какие-то сложности по работе, и он предложил мне самой прилететь в Иркутск. Ограничение времени, нервы, потраченные на покупку билетов, объяснения и сложности с руководством взвинтили меня до предела. Но, несмотря на все препятствия, я прилетела, всего на четыре часа, но прилетела. А Петька… Петька не смог. У него была сложная, непредвиденно затянувшаяся операция, и он не успел. Я просидела в аэропорту все 4 часа до обратного рейса, не мигая смотрела на входную дверь в ожидании, а Петька не приехал. Я плохо помню обратную дорогу. Кажется, я заболела и слегла с высокой температурой. Я даже обрадовалась, что можно было не ходить на работу. В сложившейся ситуации – это был бесспорный плюс. Из минусов – я поняла, что начала потихонечку умирать, и мне было сложно понять, что перевешивало в тот момент.