Марина Соловьева - Разные Двери

ПРЕДИСЛОВИЕ

Из моих наблюдений и некоторого личного опыта появилась теория «Трех Дверей». Это когда в определенный судьбоносный, ключевой момент человек попадает на некий перекресток жизни с несколькими приоткрытыми дверями, и нужно выбрать одну единственную для продолжения пути. Нет никаких подсказок, сценарных планов или предсказаний. Одна из дверей называется «Течение»; если в нее войти, то и дальше поплывешь по течению судьбы до следующего подобного перекрестка. Другая дверь с названием «Шанс» предлагает самому придумать идеальную модель своей жизни или скопировать чью-то чужую, но милую сердцу. Этот путь предполагает встречу с барьерами, мешающими двигаться вперед, с сомнениями и разочарованиями, но, при преодолении всех трудностей, появляется шанс стать успешным и счастливым. Третья дверь – «Сюрприз». Это всегда интрига, это всегда интересно, но, пожалуй, это самый непредсказуемый путь, так как сюрпризы бывают разными.

Удивительным образом, когда нужно сделать свой выбор, приоткрываются, откуда ни возьмись, все новые и новые двери, которые отвлекают и искушают, что-то предлагают, обещают и куда-то зовут…

Лишь единицы точно знают, в какую дверь им нужно войти; многие плывут по течению, совсем не задумываясь об этом, и только иногда вспоминают про дверные указатели, ругая себя за то, что вошли не в ту дверь.

Особенность жизни в том, что рано или поздно перекрестки заканчиваются…

АЛЛЕРГИЯ

Она сидела напротив меня в столовой санатория и уже четвертый день, активно жестикулируя руками, развлекала своими милыми рассказами за завтраком, обедом и ужином. Мою соседку по столику звали Людмила Станиславовна, но она сразу обозначила, что обращение по имени-отчеству ее раздражает и добавляет лет. Приемлет она исключительно имя, желательно какое-нибудь производное от Люси с ударением на любой слог по моему желанию. Ей было лет пятьдесят, может больше, но выглядела она свежо и моложаво. Миловидные черты лица, большие, слегка навыкате серые глаза, светлые вьющиеся волосы и нос с небольшой изящной горбинкой очень гармонировали с ее манерой ведения разговора. Людмила Станиславовна постоянно что-то рассказывала, причем делала это непременно громко, несколько манерно закидывая голову. При этом она привычно и умело успевала фиксировать впечатление, которое производила на окружающих. От нее я узнавала все последние сплетни про местный персонал, разные тонкости про процедуры, про клуб с вечерними танцами, про самые легкие и дешевые пути попадания в этот санаторий, про взгляды на политику, религию и медицину не только ее самой, но и ее мужа, подружек и еще каких-то важных персон, на близкое знакомство с которыми она активно намекала, но при этом их имена не открывала. Она была вся такая яркая, активная и очень благополучная.

Честно говоря, я не очень люблю вот такие беседы ни о чем со случайными знакомыми и обычно в них участия не принимаю. Разговор, как правило, получается односторонним и по мере убывания сил у собеседника, постепенно угасает. В этот раз не угасал уже четвертый день. Я восхищалась ее самодостаточностью. Она задавала вопросы, и сама же на них отвечала. Моя соседка по столику щебетала без умолка и, казалось, что для нее совсем не важно, что я уже давно перестала, даже из приличия, вставлять слова, кивать и бросать взгляды в ее сторону. Похоже, что ей нужны были только мои свободные уши, которым, увы, было некуда деться. А может, и они были не нужны. Просто требовалось произносить монологи и бросать кому-то реплики для собственного самовыражения. Этим кем-то и оказалась я.

Под приятное журчание ее голоса с периодическими эмоциональными всплесками я продолжала неторопливо ковырять салат, стараясь думать о чем-то своем. Вдруг соседка запнулась на полуслове, как-то протяжно вздохнула и замерла. От непривычной паузы я подняла глаза от своей тарелки и посмотрела на Людмилу Станиславовну. Она изменилась в лице и напряженно всматривалась куда-то за моей спиной. Я не выдержала и повернулась, следуя за ее взглядом. К нам приближалась молодая симпатичная женщина с мальчиком лет девяти. Они на ходу перебрасывались только им понятными фразами и заговорщически смеялись. Мне показалось, что, проходя мимо нашего столика, мальчик на какую-то долю секунды задержал взгляд на нас и слишком поспешно отвернулся, что-то снова весело рассказывая матери. Они уже давно скрылись в дверях, а Людмила Станиславовна по-прежнему смотрела им вслед, полностью погрузившись в себя, машинально крутя в руке выданный на ужин мандарин.

– Когда дочь уехала жить в Штаты, – негромко начала свой рассказ Люси, чуть дрогнувшим голосом, обращаясь именно ко мне, а не ко всей столовой, как было раньше, – такая тоска на нас с мужем накатила. Мы как будто потеряли смысл жизни, стержень внутренний не выдержал и переломился. Сначала была робкая надежда, что это ненадолго. Потом надежда растаяла вместе с мечтами о внуках и большой счастливой семье. Каждый день стал похож на другой, такой бесконечный день сурка. Я видела, что муж медленно, но верно погружается в депрессию. Нет, вроде бы ничего серьезного не происходило. Не было ни истерик, ни транквилизаторов, ни отсутствия аппетита. Он был внимателен и вежлив. Просто как-то слишком вежлив и назойливо внимателен. А еще чаще, чем обычно, он зависал на своей волне в одной ему понятной задумчивости с остановившимся взглядом, направленным в стену.

Нужно было что-то делать. Для начала я скупила все билеты на концерты и театральные постановки на ближайшие полгода. Мне казалось, что это нас отвлечет, и теперь мы уж точно отведем душу. Через пару месяцев муж сообщил, что его душе не нравится то, куда ее водят, и продолжать эти хождения отказался. Тогда мы ударились в путешествия и проехали от Калининграда до Байкала, но и это не изменило нашу жизнь к лучшему. Печаль затягивала его все сильнее. Просто какое-то грязное болото бездонной печали. Вроде бы ничего особенного не происходило, но у меня было полное ощущение, что кольцо безнадеги сужается вокруг нас все плотнее. Тогда я увлеклась готовкой. Если мы не хотим никуда ходить по вечерам, то будем проводить это время дома и с удовольствием. Каждый мой ужин стал произведением искусства.

Вино к ужину я поручила выбирать мужу. Ему понравилась его новая зона ответственности, и у нас даже появилась такая ежевечерняя игра. Он спрашивал: «Что может быть прекрасней вкусной еды?» – «Ее приготовление!» – весело отвечала я. «Ты разочаровательна», – веселился муж. – «Ты никакой как все», – вторила я. – «Вперед и спейся!» – и он с видом волшебника доставал необыкновенную бутылку из чудесной коллекции давнего бородатого года и произносил слова кого-то из великих о том, что жизнь слишком коротка, чтобы пить плохие вина. Короче, он увлекся всем этим. Слишком увлекся. К ужину с вином плавно добавился обед. Когда мы дошли до завтрака с шампанским, я поняла, что нужно срочно что-то делать.