Галина Артемьева - Есть во мне солнце

– Я счастлив без «товарищей»! Мне хорошо…

Вова разволновался, и лицо его стало постоянно менять выражение.

– Да, да, прости… Я вот к чему: я рад твоим подружкам! Девочки, наш дом для вас открыт! И прошу вас, каждое воскресенье – к нам!

– Спасибо! Только я не знаю, будут меня пускать так часто, – вздохнула я.

– Мы договоримся, – пообещал папа.

Я засобиралась домой.

– Нет, детка, мы тебя одну не отпустим, – проговорила «графиня Потоцкая, – тебя наш шофер отвезет.

– Но тут же близко. Я всегда езжу сама, – попробовала я отстоять свою независимость.

Да только где там! Шофер был вызван, адрес мой ему продиктовали, приказав доставить меня до самых дверей моей квартиры и передать с рук на руки.

– Через неделю снова встретимся с прекрасным, – пообещал Вова, страшно гримасничая.

Его высокий красивый отец наклонился к нему и прижался носом к дергающейся щеке сына.

– Ну что ты, что ты… Все хорошо, мой дорогой.

Мальчишечье лицо разгладилось, Вова вздохнул, переводя дух. На краткий миг он стал таким же красивым, как отец. Мне стало понятно, что значат слова «свет и тепло любви». Но и бессилие, и боль любви стали понятны тоже.

Я уселась в машину, намереваясь всю дорогу смотреть в окно. Я представляла себя главой правительства, инкогнито путешествующим по столице своей страны. Народ шел, ни о чем не подозревая. Вот бы был у меня мешок денег! Я бы выбрасывала их в окно машины. Люди бы удивлялись, не понимали ничего, а потом так радовались бы! Мы жили скромно, денег не хватало. Я не чувствовала себя несчастной от этого. Мы жили, как все. Но вот если вдруг свалилось бы нам на голову много денег – вот я бы обрадовалась за моих! Они бы себе купили, что хотели. Хоть раз в жизни.

И все.

Больше я ничего не помню.

Проснулась я на следующее утро в своей постели. Понедельник, 6 утра. Я в пижаме. На кухне тетя варит мне манную кашу. Что было, когда я вернулась домой? Что мы делали вечером?

– Нагулялась вчера? – улыбнулась тетя, – Все силы потратила?

– А что было вечером? – все еще не понимала я.

– Тебя водитель принес. Ты в машине уснула. Не добудиться.

Со мной такое бывало. После большого напряжения я могла заснуть беспробудным сном где угодно. Будить меня в этом случае было бесполезно. Надо было дать выспаться. Сейчас, через много-много лет, самое легкое сравнение этому состоянию – критический заряд батареи, прибор выключится, если его не напитать энергией. Видимо, моя внутренняя жизнь была очень энергозатратной, если организм порой отключался подобным образом. В метро или другой чуждой среде я, конечно, не заснула бы. Добралась бы до дому и отключилась в родных стенах. Но, представляя себя правителем страны с мешком денег, я перестала заботиться о собственной безопасности и впала в свой короткий летаргический сон, не доехав до дома.

Мое воображение мгновенно заработало: из глубины души забили самые что ни на есть романтические ключи. Меня, как спящую царевну, принес домой сказочный принц! На руках! Ах! И я спала крепко, как заколдованная! Первый раз в жизни меня нес на руках чужой человек. Как это благородно с его стороны! У меня аж сердце забилось от прекрасных чувств. Но запах манной каши и клубничного варенья вернул меня к прелестям обыденной жизни. Я ела кашу с вареньем и отвечала на тетины вопросы про то, как все устроено дома у Вовы, какая у него бабушка. И как нас приняли его родители.

– Мебель старомодная, но красивая. Ножки у стола резные! С когтями. И у стульев ножки, как звериные лапы. Есть только не знала, как. Много вилок, ножей и ложек.

– А я тебя учила! Скучно тебе было слушать. Вот – результат, – довольно заметила тетя.

– Я почти научилась.

– Жизнь всему научит. Никуда не денешься. Ты даже не представляешь, в какой дом попала! Потом будешь вспоминать. Все поймешь.

– Обычный дом. Большой, конечно. Только если они такие необыкновенные, почему не сделали так, чтобы Вова их родился без родовой травмы?

Тетя тяжело вздохнула. Очень тяжело. Она носила в сердце свое горе.

– От беды еще никому не удавалось застраховаться. Ни богатым, ни бедным. Ни даже самым всемогущим. Люди могут многое. Но далеко, далеко не все. Может быть, надо радоваться, что Вова у них вообще родился. Что он ходит на своих ногах, что он такой умный, одаренный мальчик.

– Ну да. Только он такие рожи корчит! Наверняка все пугаются, если не знают, в чем дело.

– Тамара Николаевна говорила, что они его возят постоянно в Карловы Вары, на курорт. И там ему делают какие-то процедуры, после которых ему легчает. Состояние улучшается. Врачи говорят, что надо посмотреть, что будет, когда начнется переходный возраст. Все может или ухудшиться, или улучшиться. А пока они о нем заботятся, как могут. И надежда есть.

– Да он вполне нормальный, когда привыкнешь. Добрый. Веселый. Смешил нас.

– Ну вот! Видишь! И будет очень даже счастлив: ум есть, родители есть, все у него есть для счастья.

– Не знаю… Он странный…

– Все мы странные… У каждого свое.

Тут по радио началась «Пионерская зорька». Я ее не любила: уж очень бодро и радостно говорили рано утром ведущие. Мне хотелось подкрасться к ним и вылить на них ведро воды. Чтобы они поперхнулись, закашлялись, а потом заговорили человеческими голосами:

– Буль-буль! Кэх-кэх! Что это было сейчас? И как я в таком виде в школу попрусь? Мне замечание в дневник напишут! Ничего себе день начинается!..

Единственно, за что я любила «Пионерскую зорьку» – песни. Красивые были песни. От них дышалось легче.

Я шла в школу и представляла себе, что рядом со мной идет бесплотный человек из будущего. Вдруг кто-то уже мутировал? Интересно, смогут ли бесплотные люди общаться с такими, как я, живущими по старинке? И как мы будем разговаривать? Мысленно или вслух?

– Привет, – сказала я на всякий случай, – Ты есть?

– Мы не можем с вами общаться, – сказал голос внутри меня.

– Ты есть! – убежденно воскликнула я. – И ты общаешься со мной.

– Иногда все нарушают правила, – в голосе слышалась улыбка.

– Значит, вы все-таки можете общаться. Просто не хотите. Или вам запрещено, да?

– Не запрещено. Но нет смысла. И огромная трата энергии.

– Ты можешь умереть из-за того, что говоришь со мной?

– Нет. В нашем мире нет смерти. Но может совсем не остаться сил. И тогда надо будет долго восстанавливаться.

– А как? Как у вас восстанавливаются?

– Ты любопытная.

– Ведь ты же начал со мной говорить. Но если нельзя, не отвечай.

– Нет никакого «нельзя». Можно все, что возможно. Когда не остается энергии, мы не можем так легко перемещаться во времени. Мы остаемся в своем мире и дышим его чистым воздухом. Так приходят новые силы.

– Из воздуха?

– Да. Наш воздух напоен любовью. И вся сила – от нее.