Любовь Соколова - Последние

Тут подобие ада. Более тысячи человек заполнили отсеки и коридоры судна, не предназначенного для перевозки пассажиров. Те, кто, пользуясь близостью к штабу фронта, накануне получили отдельные каюты, успели погрузить разнообразный багаж и даже кое-какую мебель. Другие, наоборот, уезжают лишь с тем, что на них надето. У большинства есть личное оружие. Обстановка на «Минине» сложная, она остается сложной до конца.

И тем не менее, на исходе февраля, преодолев многие природные и военные опасности, ледокол благополучно окончил плавание в Норвегии. Там, в лагере для перемещенных лиц «Варнес», началась эмиграция Артура Эргарда. Все пережитые им злоключения вместились в несколько строчек объяснительной записки советского инженера Якова Николаевича Бауэра, написанной по требованию сотрудников КГБ в декабре 1978 года в номере московской гостиницы «Москва». О своих тщательно скрываемых связях с родственником, проживавшим за рубежом, в капиталистической стране ФРГ, Яков написал: «…Сразу после Великой Октябрьской социалистической революции мой брат попрощался с семьей. Он уехал в Париж. Мне в то время было четыре года. После я не имел с ним никаких сношений, за исключением письма, в котором просил его больше не писать нам. Ничего другого сообщить не могу».

1925. Детство Якова

Яков, родившийся накануне Великой войны, как называли современники Первую мировую, рос мальчиком смешливым. Отчетливо всхохатывать начал уже в полугодовалом возрасте на «козу», которую строил ему возчик Василий, нанявшийся было к Бауэрам на сезон, да так и прижившийся в доме работником «за все». «За все» – значит, как уже говорилось, не только развозить по назначению запроданную хозяевами сельхозпродукцию, а разгребать снег, задавать корм свиньям, доставать вилами сено для коровы, чистить лошадей, ездить на санях за сеном к дальним стогам, содержать в порядке коляску для выезда, чинить забор, отводить воду с заднего двора в канаву и канаву эту своевременно чистить. Одним словом, делать всю мужицкую работу, какую укажет хозяин, наравне с хозяином, сыновья которого были в то время еще слишком малы, чтобы разделять тяжесть и ответственность крестьянского труда.

– Идет коза рогатая за малыми ребятами, кто каши не ест, молока не пьет, забодет, забодет, забодет, – шутил Василий, заигрывая через Яшу с нянькой Анни.

Приземистый широкоплечий возчик, общавшийся с кобылами ловчее, нежели с девицами, пугал Анни своей «козой рогатой», торчащей из увесистого кулака в виде двух пальцев – мизинца и указательного. Запах махорки и лошадиного пота, исходивший от кавалера, не нравился девушке. А больше того она тревожилась проявлением Яшиных эмоций. Хохоток его принимала за икоту. Давала попить водички, чтобы успокоился. В общем, не сладилось у няньки с Василием. В Гражданскую Василий исчез, а с НЭПом вернулся и подступил к подросшему Яше с той же «козой». Яша вежливо рассмеялся, а Василий спросил:

– Помнишь, как я тебя козой-то пугал?

– Помню, – честно ответил тоненький большеголовый Яша, обладавший редкой и невероятно ранней памятью на разные незначительные, казалось бы, детали.

Неприступная Анни по-прежнему жила у Бауэров и, вероятно, кое-что помнила из прошлого знакомства, однако Василий больше не интересовался ею. Наоборот, несмотря на разницу в возрасте, стал искренне приятельствовать с Яшей. Очень любили они в минутку безделья сесть куда-нибудь в уголок, а в хорошую погоду разместиться на террасе большого дома Бауэров, выходившего фасадом на главную улицу колонии, чтобы почитать журналы. Читал вслух Яша. Василий, сильно уступавший товарищу в грамотности, получал удовольствие. Сидя на ящике из-под французского какао, широко расставив ноги в опорках, он сворачивал и выкуривал одну за другой цигарки. Особенно нравились им обоим юмористические разделы, и еще более того – специальные сатирические издания. Вот, например, журнал «Смехач». Там целые страницы занимают картинки с подписями, вроде и читать-то нечего, но – мелкий шрифт, Василию удобнее, чтобы Яша читал. Читал Яша с выражением, делая паузы, нарочно усиливающие юмористический эффект. Вот, например, такая заметка.

«Председательствующий на собрании жилкоммуны говорит: „А что, товарищи, не завести ли нам свинью вскладчину?“ Коммунары на это шумят, руками машут: „Ты что, какая свинья? Вонь, грязь…“ „Ничего, – возражает председательствующий. – Свинья неприхотлива, она скоро привыкнет“». Василий, сообразив, в чем соль, ударяет себя по коленкам обеими руками и, раскачиваясь, хохочет, выдвинув вперед массивную нижнюю челюсть, так что губа чуть не достает до мясистого носа в частых синих и красных прожилках, вертит головой туда-сюда от полноты чувств и неумения унять свой восторг.

– Свинья привыкнет! Привыкнет! – Василий утирает слезы. – Во какая жилкоммуна! Свинью не надо! Развели свинарник сами. Свинью не надо!

Василий, от души навеселившись, замечает знакомого колониста за калиткой, машет ему, кричит:

– Иди сюда! Яша, милый друг, прочитай Илье Капитонычу про свинью!

Теперь уже они угорают от журнального юмора вдвоем. Яша доволен произведенным эффектом. Начинается летний вечер, с ближнего болота летят кусачие комары, соседка громко хлопает на своем заднем дворе, выбивая пыль из перины, в гостиной тетя Маня трогает клавиши пианино, и они отзываются тоненько в унисон комариному писку. Мама выходит на террасу с душегрейкой в руках, просит одеться, поскольку стало сыро.

Как-то раз Василий привез из города пачки дореволюционных, то есть в Яшином восприятии почти допотопных, сатирических журналов «Будильник», «Стрекоза», «Осколки». Юмор эпохи, погибшей в первые годы жизни самого Яши, оказался, на его вкус, недостаточно смешным. Подробное толкование, производимое Василием, не помогало. Вот смотрят они: на обложке во всю полосу карикатура, изображает даму и черноусого франта в шляпе-цилиндре за столиком кафе. Подпись в виде диалога. Он: «Раз ты принадлежишь мне, не смей улыбаться ни одному мужчине, я ревнив, как мавр!» Она: «Да, но ты недостаточно черный, чтобы я испугалась, вот если бы ты был почерней…» Василий покатывался со смеху, представляя негра на месте кавалера с дамой, представляя кокотку за столиком с негром. Вот уж испугалась бы!

– Ну-ка, ну-ка, – подначивал Василий, хватая лапищей ветхую страничку, чтобы полюбоваться на картинку. – Недостаточно черен, ха-ха-ха! Фифа какая!

Яша, глядя на приятеля, тоже начинал посмеиваться, но повод видел не в журнале, а в самой ситуации недопонимания. В старых изданиях обнаруживались, однако, занятные анекдотические заметки. Под рубрикой «Детский лепет» Яша нашел такой диалог: «– Дядя Петя, у тебя, должно быть, страшно болят уши? – Отчего ж это? – Папа говорил маме, что тебя всю жизнь тянут за уши на службе. А ведь я знаю, как больно, когда тянут за уши!» Немного модернизировав диалог, Яша применил его в школе. На переменке, выбрав момент, он обратился к однокласснику Толе Регелю: – Толя, сильно болят у тебя уши?