Александра Гусаревич - Когда увидишь меня – плачь

Таксист дружит с полицейским. И это никакая не фантастика, а обычная незатейливая комедия о буднях тех, кто жил когда-то на той же самой планете. Это, как и многие другие вещи, поначалу не укладывалось у маленького Тома в голове.

Зато после такого сериал про парня в строгом костюме, попавшего в плен к злым духам в таинственном лесу, казался Тому почти правдоподобным. Впрочем, и то и другое, как и множество космических приключений лохматых существ, вообще не похожих на людей, было в равной степени далеко от мира, где родился Том, а потому он принимал как должное любую фантастическую нелепицу. Кому, в самом деле, придёт в голову удивляться говорящим животным из сказок? Так и Том уже давно не находил ничего удивительного в картинах о якобы когда-то существовавшем мире.

Но иногда попадались фильмы, которые будоражили воображение и прогоняли всякий сон. На первый взгляд, и особенно по сравнению с похождениями волосатых пришельцев, в них вовсе не было ничего необычного. Было лишь одно – странное убеждение Тома в том, что эти события происходили в его реальности когда-то давно. В отличие от захватывающих сюжетов, например о кудрявом частном сыщике, который распутывал преступления на пару с лучшим другом, эти фильмы напоминали документальную хронику, и Том не сомневался в её подлинности. Часто это были чёрно-белые ленты о войне, где на фоне разрушенных городов, так похожих на город Тома, разворачивались истории жизни измученных голодом и несчастьями людей.

Родители только разводили руками на его бесконечные вопросы – они знали так же мало, как и он. В учебниках истории не найдёшь и намёка на подобные вещи, а других источников у них не было. Оставалось только поверить в то, что фильмы, обходившиеся без пришельцев и злых духов, более или менее отражали настоящую жизнь того времени.

Детство Тома помнилось ему волшебным, но закончилось очень рано. Когда ему было пятнадцать, за ними пришли погожим осенним днём. Не ночью, как об этом принято было думать, а обыкновенным сентябрьским полднем, когда солнце почти по-июльски грело, а листья ещё и не начинали желтеть.

Он никогда больше не увидел ни родителей, ни фильмов, так и оставшихся покоиться в прохладе антресолей, но, скорее всего, извлечённых оттуда, вырванных из пластиковой скорлупы, растоптанных железными подошвами ботинок Алмазных Псов.

Том давно привык к мысли, что вряд ли снова посмотрит хотя бы один из них, но смириться с тем, что кино полностью исчезнет из его жизни, так и не смог. Работа киномехаником была хоть и слабой отдушиной, но лучше, чем ничего. Полли её не одобряла, считая, что куда достойнее мыть школьные туалеты, чем пудрить детям мозги поделками вроде «Дорогой революции», и Тома это огорчало, но он ничего не мог с собой поделать. Он подозревал, что просто нещепетилен, неразборчив и, возможно, не слишком достоин уважения, однако странным образом его это почти не волновало. Он понимал, что должно бы волновать, но на самом деле единственное, о чём он переживал, – это осуждение Полли. Остальное значения не имело, ведь он нашёл своё дело, даже целых два, и был счастлив этим. Разговоры о морали ненадолго заставляли Тома чувствовать себя виноватым, но от них в нём только росло упрямство и уверенность в том, что именно так он и хочет жить.

День за днём он крутил агитационные плёнки в кинотеатре «Победа» в память о настоящем кино, которого больше не существовало. Том не был уверен, что родители одобрили бы это, но надеялся, что они бы, по крайней мере, его поняли.

Адам ведь понял. Как никто другой, он знал, каково это – потерять всё, что тебе дорого, и остаться ни с чем в кромешной, ужасающей пустоте. Ему и в голову не приходило упрекать Тома в неразборчивости. Ведь в этом мире выбор развлечений был очень невелик.

– А, может, мне купить гитару? – мечтательно произнёс Адам, выдернув его из размышлений. – Вдруг гены не подведут?

Том чуть не поперхнулся от неожиданного перехода к теме, которую тот обычно избегал. Определённо, что-то странное витало сегодня в воздухе.

– Ты что же, хочешь из серьёзного человека превратиться в кабацкого музыканта? – хмыкнул он.

– А почему бы и нет? Вы ведь давно выступаете без гитариста. Да и платят в кабаках, как ты говоришь, неплохо.

Том прищурился и внимательно посмотрел на него. Адам до странности не походил на брата ни в чём: внешне и по характеру они с Оскаром настолько различались, что иногда в компании шутили, будто один из них подкидыш. Представить Адама с гитарой на сцене на месте пропавшего брата само по себе казалось нелепостью. Во всяком случае, когда-то казалось. Сейчас Том уже не был так в этом уверен, и, хотя Адам просто веселился, выдумывая дурацкие идеи, он попытался представить, что было бы, если…

– Да не смотри так, я шучу. У меня детская травма: однажды я взял гитару Оскара – просто пощупать, подёргать за струны, а он так орал, будто я решил её поджечь. С тех пор ни к каким гитарам я и близко не подхожу.

– Да уж, к гитаре он относился…

– …лучше, чем ко мне.

Хотя Адам улыбался, печали в этой улыбке было больше, чем веселья. Том не стал с ним спорить, но в глубине души он считал, что все их кровавые распри были просто детской игрой. Обычное дело для братьев, тем более с такой разницей в возрасте. А с другой стороны, ему-то откуда знать?

Адам допил свой кофе и взглянул на часы. Солнце уже садилось за многоэтажками, и почти летнее тепло понемногу уступало октябрьской прохладе. Ещё немного, и они начнут ёжиться от холода, да и сидеть в сумерках среди зарослей казалось сомнительным удовольствием.

– Сворачиваемся? – спросил Адам, и Том согласно кивнул.

Поднимаясь по плохо освещённой лестнице, он чувствовал приятную усталость от хорошо проведённого дня. Странные нотки, всплывшие в их разговоре, уже забылись и никак не омрачали его настроения. Лишь когда Адам запер стулья в кладовке, Тома кольнула грусть. Похоже, лето действительно кончилось, а впереди – долгие тёмные месяцы, полные холода и тревожного ожидания. Ожидания чего, – он или не мог, или боялся себе объяснить, но так уж сложилось, что всю зиму он только и делал, что глушил тревогу и неясные предчувствия.

– Передавай привет Полли, – сказал Адам на прощание, стоя в дверях в квадрате электрического света. – И, если всё-таки у вас появятся вакансии, дай мне знать.

Он улыбался, и Том улыбнулся в ответ и помахал ему, а потом дверь закрылась, оставив его в темноте.

Когда Том шёл через заросшие кустарником дворы к трамвайной остановке, от тёплого дня не осталось и следа. Осень наползала неумолимо, как ядовитый туман, и спрятаться было негде. Он прибавил шаг, чтобы поскорее выбраться из этих безмолвных зарослей, выйти на освещённую улицу, где есть хоть кто-то живой. По вечерам эти запущенные дворы превращались в жутковатые джунгли – люди не высовывали нос из квартир, будто опасаясь чего-то или кого-то, притаившегося в темноте. Том никогда не понимал, почему Адам выбрал именно этот район, – ему хватило бы денег снять квартиру чуть ближе к центру. А в подобных трущобах любого нормального человека преследовало чувство, будто люди здесь лишние. Природа понемногу брала своё, тут и там пробиваясь дикими стеблями сквозь асфальт, разрывая корнями бетон и поселяясь на крышах пятиэтажек. Она наступала – и вовсе не дружелюбно. Казалось, пройдёт ещё десяток лет, и в полуразрушенных домах не останется ничего, кроме кустарника, одуванчиков и полыни.