Александра Гусаревич - Когда увидишь меня – плачь

Такие неудачные дни хотя бы однажды приключались с каждым, а с Полли и вовсе целых три раза, но именно сегодня ей позарез было нужно отделаться от патрульных как можно скорее. Она только надеялась, что они не почуют её нетерпения.

Они взглянули на неё ещё лишь раз, сравнивая с фотографией в паспорте. Всё остальное их уже не интересовало, возможно, потому, что для этого опять пришлось бы читать. Протянув ей документы, они, ни слова больше не говоря, синхронно развернулись и зашагали прочь и вскоре исчезли за углом четырёхэтажного дома.

Полли постояла, не шевелясь, ещё минуту или две, словно опасаясь, что сейчас они вынырнут из-за поворота и снова направятся к ней. Что если заманчивая мысль о полной проверке догнала их неповоротливые мозги только теперь?

«В таком случае тебе лучше быть отсюда подальше, – сказала сама себе Полли. – Чего же ты ждёшь, дорогуша?»

Она впопыхах натянула ботинок на уже онемевшую ногу, кое-как зашнуровала его и трусцой заспешила прочь.

Пять минут пути, оставшиеся до цели, Полли не вспоминала о холоде и сырости, за что мысленно благодарила патрульных, так вовремя напомнивших ей, что бывают проблемы и посерьёзнее. Мимо проносились дома, умирающие от старости, ветхие и печальные. Время, ветер, дождь и снег смыли со стен всё, что когда-то отличало их друг от друга, превратив эти некогда красивые здания в одинаково облезлые невнятно-серые развалины.

Она в последний раз повернула за угол одного из таких домов, щедро изукрашенного граффити, и остановилась перед высокой деревянной дверью. Ручка была давно сломана, и Полли, привычно взявшись за тяжёлую створку сбоку, потянула её на себя и нырнула в полумрак.

Дверь затворилась за спиной с коротким сухим звуком, похожим на выстрел, и вмиг отрезала Полли от дождя и холода. Внутри не было жарко, но, по сравнению с октябрьской промозглостью, даже подвальная прохлада казалась более чем сносной.

С порога она окунулась в волны гремящей музыки и терпкий дым, который выдыхали окутанные им таинственные фигуры, стоявшие по углам, сидевшие на высоких барных табуретах, разлёгшиеся в нишах на заваленных подушками диванах. Глаза немедленно защипало, защекотало в носу, и Полли, отчаянно потирая его, чтобы не расчихаться, стала продираться вперёд сквозь мглу, практически на ощупь. Ориентиром служила неоновая вывеска с мигающей надписью «Руины» над барной стойкой, Полли знала, что сразу за ней нужно свернуть налево, к железной лестнице.

Нащупав рукой холодные металлические перила, она побежала вверх по ступенькам, грохочущим под её ногами на каждом шагу, мечтая только о том, чтобы глотнуть немного чистого воздуха. Там, на втором этаже, и правда дышалось легче, но вовсе не потому, что никто не курил, – просто высокие окна в шатких дребезжащих рамах были настежь открыты. Музыка доносилась сюда приглушённо, как будто из-под воды, но пол под ногами гудел от выкрученного до предела баса. Полли окинула взглядом комнату: тут повсюду стояли диваны, а на них вповалку лежали тела – сегодня не так уж много, всё-таки утро пятницы. Те, кто не был в отключке, дымили вполне обычными сигаретами, в отличие от более искушённой публики внизу. Подавив тяжёлый вздох, Полли подошла к ним поближе, стараясь, впрочем, держаться на расстоянии вытянутой руки от каждого, кто, хотя бы теоретически, мог эту руку к ней протянуть. Она узнала несколько лиц, что и неудивительно, ведь бар «Руины» славился завсегдатаями, которые таскались сюда годами. Она и сама могла уже считаться постоянным клиентом, с тоскливым сарказмом подумала Полли, так и не найдя взглядом того, за кем пришла.

– Эй, детка! – с дальнего дивана ей салютовал сигаретой тощий тип с выкрашенными в красный цвет волосами. – Твой парень в сортире уже полчаса.

Только этого не хватало.

Полли бросилась из диванного зала в коридор с голыми кирпичными стенами, кое-где украшенными психоделическими плакатами и чьей-то авангардной мазнёй на холстах без рам. Высокий потолок терялся в темноте, а единственным источником света были огромные оплавленные свечи, расставленные вдоль стен. Здесь пахло подвальной сыростью, воском и чем-то ещё, что вызывало у Полли тревогу и смутные воспоминания о плачущих людях, одетых во всё чёрное.

Наконец вот они – двери в туалеты, мужской и женский, хотя сложно представить, чтобы местную публику волновали подобные условности. Полли толкнула левую дверь с наклейкой, на которой был изображён белокурый мальчик в голубом комбинезоне и с игрушечным грузовиком на верёвочке. Внутри тусклый свет лампочек без абажуров еле-еле выхватывал из темноты ряд туалетных кабинок, два писсуара и каменную стойку раковины с четырьмя кранами. Полли поймала своё отражение в зеркале напротив входа и вздрогнула: растрёпанные чёрные волосы и тёмные провалы глазниц в плохом освещении придавали ей сходство с несвежим мертвецом. Как хорошо, что всё это лишь игра света и тени и примерно так же в этом зеркале выглядит каждый.

Зловещий двойник задержал её внимание не долее чем на секунду, а потом Полли увидела его – с виду бессознательное тело, привалившееся спиной к стене возле одной из кабинок. Рядом на полу валялись комки туалетной бумаги, которую он, похоже, использовал в качестве носового платка.

Она хлестала его по щекам не меньше трёх минут, когда Доминик наконец приоткрыл глаза. Они были непроницаемо чёрные, и другой бы заподозрил, что их обладатель до сих пор под кайфом, но Полли знала, что это лишь эффект освещения в сочетании с очень тёмной радужкой, которая с непривычки пугала тех, кто видел Доминика впервые.

– А ну-ка вставай, – прошипела она, влепив ему увесистую оплеуху и хватая поудобнее за предплечья, чтобы, покрепче упершись ногами в пол, потянуть на себя его тщедушное тело.

На её счастье, Доминик был худым и не слишком высоким, иначе ей не удалось бы сдвинуть его с места, ведь в таком состоянии он становился тяжёлым и обмякшим, как мешок промокших дров. В блаженной полудрёме он бездумно зашаркал ботинками по плитке, словно пытаясь помочь Полли поднять себя, но что-то пошло не так, и Доминик вновь оказался на полу, на этот раз на четвереньках. Полли едва удержалась, чтобы не пнуть его ногой под дых, потому что к этому моменту досада и злость готовы были выплеснуться из неё, как вскипевший бульон из кастрюли.

Доминик словно почувствовал угрозу и приложил все усилия, чтобы не рухнуть ничком на пол и мужественно ползти в сторону раковины. Там Полли снова помогла ему подняться, потянув за ворот кожаной куртки, – на этот раз успешно – и, открыв кран на полную, подтолкнула к нему Доминика.

Она безжалостно плескала ему в лицо холодной водой, от которой разило железом, чувствуя себя злобной детсадовской нянькой, а потом, когда он немного ожил, безапелляционно скомандовала: