Александра Гусаревич - Когда увидишь меня – плачь

Адам представил себя, пятидесятилетнего, за тем же самым столом в окружении вчерашних студентов, которые никогда прямо не взглянут на него, никогда не скажут ему ни слова, но будут молча презирать его. Он этой картины его затошнило.

Рабочий день закончился ровно в пять, и вокруг сразу зашелестело и заскрипело – несколько десятков работников одновременно отодвигали стулья, собирали бумаги, кашляли и устремлялись на выход. Адам не выбивался из вереницы монохромных сослуживцев и в едином с ними порыве выплыл на улицу, где стало намного легче дышать.

Они тут же рассеялись, расползлись в разные стороны, и несколько секунд спустя Адам шагал к метро в одиночестве, как будто все эти люди ему только привиделись. Лил дождь, и он решил, что сегодня легко обойдётся без прогулки. Не верилось, что меньше недели назад они с Томом грелись на почти летнем солнце. Тот день казался далёким, как и всякий хороший день, которых на его долю выпадало немного. Убирая кресла в кладовку, Адам с тоской думал о том, что впереди его не ждёт ничего, кроме долгих тёмных вечеров один на один с телесериалами. Встречи с Томом, посиделки у них с Полли дома время от времени выдёргивали Адама из потока бессмысленной рутины. В их компании он почти становился собой прежним, он даже мог смеяться и шутить, но стоило остаться в одиночестве, как весёлая маска сползала с лица.

Спустившись в метро, Адам сел в полупустой вагон. Голова сразу отяжелела, и сон набросился на него, словно оголодавший пёс.

Через полчаса он плёлся от трамвайной остановки с единственной мыслью о кровати, застеленной свежевыстиранным и выглаженным бельём, обещающей ему несколько часов бездумного блаженства. Свернув с тротуара на заросшую травой тропинку с разбитой плиткой, Адам ступил в гетто, ставшее ему домом несколько лет назад. Серые панельные дома торчали из буйных зарослей, как гнилые зубы. Никем не укрощённая растительность расползалась по полупустому спальному району, угрожая вскоре вселиться в квартиры на правах полноценных жильцов. Тропинка, по которой шёл Адам, терялась в гуще сухой высокой травы и кустарника, а остатки плитки едва угадывались под сорняками. Тут было тихо, как бывает только в брошенных людьми и животными городах, которые сгубила неведомая катастрофа. Но здешняя катастрофа не убила жизнь, некое её подобие всё ещё теплилось за стенами пятиэтажек. Умерло то, что было бесплотным, – желание шевелиться и обустраивать свой маленький мирок, умение смеяться и выращивать розы. Выбитые стёкла тут и там, запущенные, полностью заросшие дворы, проржавевшие качели и горки кричали об этом безмолвно и отчаянно.

Адам пешком поднялся на пятый этаж – лифт на его памяти не работал ни дня, и с облегчением вставил ключ в замочную скважину. Прежде чем шагнуть за порог, он по привычке оглядел коридор – пусто, и лишь тогда аккуратно закрыл за собой дверь.

Даже его скромной зарплаты хватило бы на квартиру в более благополучном районе, и Том постоянно напоминал ему об этом, но Адаму здесь нравилось. Он был отшельником, добровольно поселившимся на заброшенном пустыре, и ему казалось, что более подходящего места для него не найти.

Воспоминания о просторной светлой квартире в центре города, об отдельной комнате для каждого члена семьи, об огромной гостиной с камином хранились в самых дальних уголках его памяти, и не было нужды сдувать с них пыль. Ему одному эта роскошь всё равно ни к чему.

Он успел снять правый ботинок и поставить его на тумбочку для обуви, когда заметил то, чего раньше здесь точно не было, – прямоугольный белый конверт с безобразно чёрным отпечатком его собственной подошвы.

Реакция была мгновенной и машинальной – проверить замки, скинуть второй ботинок и, бесшумно скользя вдоль стены, метнуться из прихожей за угол в кухню, а там уже оглядеть квартиру целиком, благо она была столь мала, что полностью просматривалась отсюда.

Никого.

– Идиот, – прошептал Адам, закрывая глаза ладонями и сползая по стене на пол.

Конверт просунули под дверь, и тот, кто это сделал, вряд ли собирался дожидаться его возвращения, коротая время на кухне за просмотром дневных ситкомов. Но тело знало другое, и Адам не мог побороть его выученную реакцию. Да, пожалуй, и незачем.

Он заставил себя подняться и вернуться в прихожую. Интуиция вопила, что в происходящем нет решительно ничего хорошего, и Адама по привычке трясло. Никого нет, в квартире никого нет, в коридоре никого нет, твердил он себе. Ему пришлось остановиться и вспомнить шаг за шагом, как он вошёл в подъезд, как поднялся по лестнице, как вставил ключ в замок. Ты посмотрел, ты убедился, что там чисто, успокойся.

Конверт был невесомый, как будто пустой, никаких надписей на нём, естественно, не обнаружилось.

«Ты ждал, что они оставят обратный адрес?» – усмехнулся он про себя. Ну так догадайся сам с одной попытки.

Впрочем, мысль о том, что Управлению взбрело в голову начать общаться с ним по переписке, Адама почти рассмешила. Но именно это его в конце концов и успокоило, и сердце унялось, забилось ровнее. Почти твёрдыми руками он надорвал бумагу.

Сперва ему показалось, что там и впрямь ничего нет. Облегчение пополам с разочарованием уже нахлынуло на него, но тут он перевернул конверт, и на пол медленно спланировал обрывок разлинованного листка. Он глядел на Адама снизу вверх, лёжа на светлом паркете, маня написанными от руки каракулями.

Он поднял листок, почти не дыша. До того, как мысли приняли форму, которую способен был обработать мозг, Адам уже знал, чей это почерк. Ему хватило полсекунды, чтобы прочесть несколько бессмысленных строк: сверху стояла дата, ниже – показания каких-то приборов и начало отчёта о неисправностях. Из этой белиберды смысл для него имела только первая строка, на которой значилось пятое октября.

Этого года.

Восемь дней назад.

Адам сам не заметил, как его брови поползли вверх. Всё ещё не веря глазам, боясь, что ему померещилось, он вновь и вновь перечитывал бессвязные каракули. Ошибки быть не могло. Ни у кого на свете не было подобного почерка – странного, узорчатого, похожего на причудливый орнамент. Буквы «к» и «у» с неповторимыми изогнутыми хвостиками, а в центре «о» неизменная точка. Так писал только один человек, и до этой секунды Адам не сомневался, что этого человека давно нет в живых.

– Бернард, чёртов ты мертвец! – благоговейно прошептал он.

Адам несколько раз осмотрел листок и конверт – изнутри и снаружи. Разумеется, никаких больше сюрпризов там не было, но он был не способен остановиться, вновь и вновь вертел бумажки в руках. Бернард жив. Жив!

Если бы ему сказали лет семь назад, когда он учился на первом курсе Академии, что однажды он будет совершенно счастлив, узнав о спасении этого жирного зануды, Адам бы очень обидно смеялся.