Александра Гусаревич - Когда увидишь меня – плачь

Бернарда никто особенно не любил – ни студенты, ни преподаватели, хотя последние, бесспорно, но скорее вынужденно, отдавали ему должное. Толстый, неуклюжий, с вечно потными ладонями, он был объектом насмешек вовсе не из-за внешности. Его потрясающее умение говорить людям гадости с невинным видом и под соусом дружеской беседы выводило из себя каждого, кто хоть раз с ним встречался. Бернард не щадил никого, даже профессоров, и это спокойно сходило ему с рук по одной банальной причине – он был гениален. Любая техника – от фена для волос до военного самолёта – представала перед ним обнажённой. Бернард видел её насквозь, понимал, как она устроена до самого последнего винтика, знал, что и как можно прикрутить к автомобилю, чтобы заставить его взлететь. Он был отличником по всем дисциплинам, для него учёба была не более, чем способом убить время за кроссвордом в ожидании выпуска и вручения дипломов. И больше от скуки, чем по какой-либо иной причине, Бернард зарабатывал на карманные расходы, давая списывать на тестах каждому, кто готов был платить. Адам был готов, как и все они, потому что кому охота заниматься зубрёжкой предметов вроде революционной идеологии? Ради этого можно было потерпеть немного бытового хамства и даже быть приветливым с этим несносным типом.

Именно поэтому почерк Бернарда был знаком каждому на курсе, как свой собственный. Он был такой же невыносимый, как и его обладатель, – вычурные буквы переплетались между собой, образуя узор, приятный глазу, но абсолютно нечитаемый. В этом заключалось маленькое удовольствие Бернарда: заставлять однокашников продираться через его письмена за их же собственные деньги.

А выпускного Бернард так и не увидел.

Однажды он просто не пришёл, и, хотя никто не произнёс этого вслух, каким-то образом над рядами студентов пронеслось едва слышное: «Аннулирован».

Гадать о причинах не было никакого смысла, они могли быть любыми. Если искать в этом логику, если пытаться поставить себя то на место несчастного, то на место его палачей, в один прекрасный день можно без шуток сойти с ума. Ведь на его месте мог быть любой. И вполне возможно, однажды им окажешься ты. Просто так.

Однако у Адама была идея, которой он, впрочем, ни с кем не делился. Резонно или нет, но он считал, что Бернарда убрали именно за его гениальность. Это было слишком для того мира, в котором они жили, а всё, что «слишком», подлежало уничтожению. Уравнению.

То, что Бернард, судя по всему, остался в живых, теперь казалось Адаму не менее закономерным, чем его исчезновение. Неужели власти могли просто убить такой ум? Неужели не захотели бы прибрать его к рукам, заставить работать ради выгоды Совета?

Сейчас это виделось ему очевидным, и Адам возбуждённо ходил по квартире и едва сдерживался, чтобы не заговорить вслух с самим собой. Значит, Бернард до сих пор существует где-то неподалёку и, видимо, работает над секретными военными проектами.

Следующий вопрос: кто подбросил ему конверт и для чего. Мысль об этом беспощадно спустила Адама с небес на землю. Если это сам Бернард, решивший сообщить о себе или попросить о помощи таким экстравагантным образом, то почему он выбрал Адама? Они не были не то что близки, но Адам даже списывал у него пореже многих.

А если это кто-то другой, то вполне вероятно, что истинная суть послания вовсе не в том, чтобы обрадовать его вестью о выжившем однокурснике. Тогда в чём?

Подставить, спровоцировать, вынудить действовать, чтобы потом накрыть его горяченьким, это же очевидно. Когда же ты наберёшься ума, мальчишка? Они играют с тобой и уже не впервые, а ты ведёшься, как наивная десятиклассница на внезапные ухаживания капитана школьной футбольной команды.

Он резко остановился посреди комнаты. Дал себе несколько секунд на раздумья, затем отмахнулся от нелепых мыслей и продолжил мерить шагами тесную студию.

Ну это ведь так легко, Адам, включи свой мозг. Если Бернард, числившийся аннулированным, на самом деле жив, что это значит? Безотносительно воображаемых заговоров и провокаций, которые совершенно не отменяют того, что этот мерзавец как-то спасся.

Бинго, Адам! Это значит, что в живых мог остаться не только он.

Значит, выжить мог каждый, кого не расстреляли у тебя на глазах.

Кто угодно, Адам.

Теперь о сне не могло быть и речи – он просто забыл о том, как полчаса назад грезил о подушке. Сейчас он носился по квартире, открывал и закрывал холодильник, включал и выключал телевизор. Энергия заполнила его до краёв, до макушки, и Адам физически ощущал, как она вот-вот проломит ему череп и выплеснется наружу. Нужно что-то делать, куда-то бежать прямо сейчас. Если бы в этот момент за входной дверью его действительно ожидал целый взвод Алмазных Псов, Адам промчался бы мимо, ничего не заметив, оставив их недоумённо глядеть ему вслед.

Он так и поступил – просто вылетел из квартиры, на ходу захлопывая дверь и уже не беспокоясь о том, что наделал шума в коридоре. Никто не ждал его снаружи, и он скатился вниз по ступенькам, и голова пьяняще кружилась – то ли от быстрого спуска, то ли от эмоций.

Прежде всего Адаму нужен был воздух и возможность просто куда-то идти. Он не вернулся к трамвайной остановке, а отправился пешком в первую попавшуюся сторону. Если бы его увидел сейчас кто-то из знакомых, то, вероятно, решил бы, что обознался: Адам ни разу в жизни не выглядел таким… возбуждённым. Его любимая маска – прохладное, отстранённое спокойствие, которое многие принимали за высокомерие, слетела с него где-то на полпути к выходу из подъезда.

Следом за ним неслась, но не поспевала, мысль о том, что неплохо бы притормозить, успокоиться и подумать, куда ведут его ноги и как бы не натворить глупостей. Но впервые за много лет Адам послал к чёрту свою привычную осторожность, он был сейчас бунтарём, способным на что угодно – например, подъехать к главному входу Управления и показать им голый зад.

За него всё сделали верные инстинкты – удержали от небезопасных маршрутов и сомнительных выходок, и Адам просто бродил несколько часов по центру города, по вычищенным до скрипа улицам, а октябрьский ветер охлаждал его раскалившийся от мыслей мозг.

О Бернарде он забыл очень быстро. Само по себе его чудесное спасение мало что значило для Адама – они не были друзьями, к тому же он почти не сомневался, что однокурсник неплохо себя чувствует там, где теперь находится. Он жив, он работает, и вряд ли его держат в невыносимых условиях. Его мозги нужны Совету, а значит, они вынуждены заботиться об их обладателе. Конечно, ни о какой свободе и речи не идёт, но разве любую другую жизнь в Республике можно назвать свободной? Так или иначе, связаться с ним и что-либо выяснить не было никакой возможности, поэтому и думать об этом дольше Адам не видел смысла.