Александр Староторжский - Солнце, вино и поджаристый хлеб во Франции

Стало жарко. Я обливаюсь потом. Мимо меня медленно проплывает странный дуэт: оранжевая обезьяна верхом на синем брюхатом бегемоте. Обезьяна крикнула: «Где больница? У меня будут дети! Его дети!» Она похлопала бегемота по жирной шее, и они улетели. «Жёлтая пресса! То есть, обычная! Зачем ей больница? Она так неприхотлива, что может рожать, где угодно! Например, в общественном туалете!»

Пока я размышлял об этой парочке, на меня чуть не наехало глубокое, золотое блюдо. В нём фиолетовой горой лежал заплесневелый фарш из людей.

…Крики, визг, дурной запах! Знакомые лица!

А! Это политическая жизнь проехала… Какая вонь! Господи, помилуй!

…Нет! Не помиловал! Едет ещё что-то грандиозное… Что это?! Машина, люди, жареные куры… Огромный город хочет двигаться, но не может! Он трясётся в страшном напряжении, но не может! Слышен сумасшедший вой, и треск человеческих нервов! Господи, отпусти! Умоляю!

Тихо. Всё исчезло. Я вишу над бескрайними ледяными пространствами… Вскоре на горизонте появляется странная точка. Что это? Точка движется ко мне. А! Понял! Ледокол! Он стремительно несётся по океану, лёд трещит, и, из под него брызжет… КРОВЬ!

О, ужас! Я взлетаю ещё выше, и вижу, как ледокол делает маневр! Он движется в нашу сторону! Мы погибнем! Ледокол стал таким огромным, что заслонил Солнце! Он хохочет! Он счастлив! Он сейчас угробит огромную страну!

Но нет! Он ошибся! Он рано радуется! Перед ним со дна океана, до неба, вырастает и открывается самое страшное, что есть на земле: Пасть Исторического Процесса!

Ледокол влетает в неё, и исчезает. Пасть бесшумно закрывается, и уходит на непостижимую глубину, вниз, к себе… Слышно как тело ледокола, с хрустом разламывается где-то во мраке исторических коридоров…

Тишина. Покой. Небо становится тёплым, светлым, нежно-голубым, и в нём появляется сияющий Лик Божий!

Известная, дорогая клиника. Уютно, очень чисто… Накрахмаленные врачи в оранжевых штанах… Я сижу у кабинета отоларинголога и жду вызова. Слева от меня дверь детского отоларинголога. Оттуда довольно часто выглядывает быстрая, голубоглазая медсестра. Видимо кого-то ждут. В холле появляется красивая, полная блондинка, лет двадцати восьми и её сын, мальчишка, лет пяти, явно кавказских кровей.

Мальчишка входит в холл, важно выпятив живот и сунув руки в карманы. Оглядевшись, он звонко спрашивает у матери:

– Куда идти?

– Ты знаешь, – говорит мать.

– Сюда? – спрашивает мальчик, ткнув рукой в дверь детского врача.

– Сюда, – говорит мать.

– Я сюда не пойду, -говорит мальчик и вызывающе смотрит на мать.

– Пожалуйста, не ходи, -кротко отвечает мать.

Мальчик немного подумал и не вынимая рук из карманов, вразвалку, по-хозяйски, как взрослый джигит, вошёл в кабинет. Мать вошла следом. Мне показалось, что она улыбнулась.

– А, Тимур, привет! – раздался бас отоларинголога. – Ты не возражаешь, если я осмотрю твоё горло?

Пауза. Мальчик думает. Потом говорит вызывающе:

– Возражаю!

– Пошли домой, Тимур! – очень спокойно говорит мать.

Пауза.

– Никуда я не пойду! Я что, петрушка, болтаться туда-сюда?! Доставай свои железки! – звонко говорит мальчик.

Доктор смеётся и гремит инструментами.

– Не эту! Давай ту! Она страшнее! – кричит мальчишка.

Весёлый голос врача, играя ласковыми, бархатными интонациями:

– Тимурчик, дорогой, кто у кого лечится? Ты у меня или я у тебя?

Пауза. Мальчик немножко растерялся и задумывается на несколько секунд. Потом уверенно решает:

– Я у тебя. Но я главный! – отвечает мальчик, хлопает в ладоши и свистит.

Врач смеётся. С наслаждением. Мать говорит уже сердито:

– А ну пошли домой! Ты мне надоел! И всем надоел!

Пауза.

– Не пойду! Доктор, разрешаю тебе, брать любую железку и смотреть!

– Спасибо тебе, Тимурчик, скажи а-а-а…

– А-а-а-а! – орёт Тимур на весь этаж.

– Громче можешь? – еле сдерживая гнев, спрашивает мать.

– Могу, но не хочу, – шепотом отвечает Тимур.

– Ну как он, доктор? – спрашивает мать.

– Всё хорошо. Антибиотики отменяются, гулять можно. Хочешь гулять, Тимур? – спрашивает доктор.

– Хочу! – отвечает мальчик.

– Ну иди, гуляй, – ласково говорит доктор.

Тимур выскакивает из кабинета, ногой ударяет в автомат с горячим кофе, тушит свет в холле и вызывающе нас оглядев, важно уходит к лифту. Мать извиняется, включает свет и уходит за сыном.

Старушка, всё время пристально за ним наблюдавшая, неодобрительно качает головой и говорит:

– Не ребёнок, а Чингиз – хан какой-то!

Мы смеёмся. Нам «Чингиз-хан» понравился.

…Ночь. Жена и дочь спят в другой комнате. Я сижу перед мерцающим компьютером, и пытаюсь понять, что там происходит. Но не могу. Я устал. Завтра, то есть, через 15 минут мой день рождения. Мне стукнет 68 лет. Мои пьесы идут в Москве, в России, и на другом континенте, а денег на бутылку вина, торт и необходимые лекарства у меня нет. Десять дней назад я позвонил в Авторское общество, и попросил выслать лежащие там, наши с Ларисой девяносто тысяч. Пораньше. Жду! Ноль внимания. Молчание. Странно… Что происходит? Случай этот не исключительный, даже банальный, задержка денег всегда. Но как они нужны сейчас! Сотрудникам авторского общества ничего не стоит выполнить мою просьбу, но они её игнорируют. Почему? Дерут нос? Дают понять, что ситуация изменилась, и теперь не мы, а они хозяева положения? Ведь вся эта компания: администрация, инспектура, бухгалтерия, живёт на наши деньги! Но помочь нам в трудном положении вовсе не стремятся!

…Минутное шевеление пальцев, и я получаю деньги! Должно быть так! Нет! Пальцы шевелятся в уютном разворачивании конфет, и пересчёте собственных денег, в собственном кошельке!

Мой дедушка, Александр Павлович, умерший за два месяца до моего рождения, занимал ответственный пост заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров РФ. Может быть, нырнуть к нему в бездну, и попросить помощи? Может быть, он сможет помочь?

– Не надо нырять, Саша! Я рядом с тобой! – услышал я тихий мужской голос.

Я обернулся, и увидел дедушку. Я не испугался. Странным образом я ждал его. И дождался. Дедушка не стал садиться. Он стоял. Но не на полу, а над полом, в воздухе. Одет он был так, как обычно одевался на работу: костюм, рубашка, галстук, поношенные ботинки. Он улыбнулся и сказал:

– Ну что, внук, день рождения твой наступил! Давай отметим!

Дедушка махнул рукой, и перед нами появился стол с бордовой бутылкой грузинского вина, фруктами и пирожными.

– Это вино не простое, Саша… Это любимое вино товарища Сталина… Он угощал меня им, когда понизил в должности… Не пугайся. Он просто перевёл меня руководить большой областью, вдрызг разгромленной фашистами. Я обещал восстановить её как можно быстрее. И я это сделал. Ну ладно, внук, выпей бокал, и слушай меня. Я объясню тебе ситуацию, в которой вы с женой оказались. Ну, как вино?