Вадим Егоров - Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

Вообще-то, я уже мог убегать со двора. Но не слишком далеко. Мы убегали довольно часто «за дом» -то есть за пятый корпус играть в футбол на небольшой площадке и на корте. В основном, почему-то, на площадке. И еще бегали «на стройку"довольно долго возводимого тогда здания института «Уралгипромез» (Ленина 60-а). На коротких, еще детских, деревянных лыжах, надевавшихся на валенки мы отчаянно неслись с железнодорожной насыпи на площадку здания ул. Малышева 101, где был Свердловский ВНИИТЭ. На зиму у меня теперь был прекрасный серо- бежевый зимний плащ на сером заячем меху, купленый в отделе одежды Детского мира. Этот мех пристегивался молнией, дабы в более теплую погоду его можно было отстегнуть. Очень удачно и безо всякого блата. Людка Колобова мне потом сказала, что это называется «пихор». У неё почти такой же. Кстати, о блате. Дядя Витя как-то папе говорит: " Евлаша, у Дудочки на зиму нет сапог, где б достать. Вы же с Чикиным почти друзья, а ты ни о чем его не просишь». -«Да не вопрос. Я с ним рад повидаться, вряд ли откажет. Можем вместе сходить». Директор ЦУМа и Пассажа Анатолий Семенович Чикин приходу папы очень обрадовался. Шутейно оборвал:" Ну говори – что надо!» Оказалось, что такие знаменитости не имеют Лиле на зиму сапог. Приехали с добычей – тете Люде и маме по две коробке каждой. Обе пары черные, но очень добротные и красивой формы. на невысоком каблучке. «Вот Чикин, -восхитился папа, – не мужик, а клад.» – «Не клад, а… склад!» – довольно парировал остроумный дядя Витя. Таких остроумных людей можно бы назвать и быстроумными. Ведь каждый пятый мог бы, посидев, выдавить из себя какую-то остроту. Но зачем она через пару дней: актуальность ушла. А тут как фокусник человек что-то выдаст сразу – и смешно.«Трактор по полю идет, киросином пахнет…»

В киосках стали продаваться за полтинник сувенирные фигурки «Курильщик» в виде керамического цветного человечка или крокодильчика («шел крокодил- трубку курил» – детский фольклор) с набором беленьких пластиковых сигарет, который надо было зажечь, и они загорались маленьким красным огоньком и смешно пыхали, будто бы фигурка действительно курила. Наверно, каждый из нас имел такую немудреную забаву. Баба Женя познакомила меня с Детской железной дорогой в Парке Маяковского, где дети моих лет и чуть старше были кондукторами, дежурными, помощниками машиниста. Мы прокатились на этой узкоколейки. Впечатление хорошее, но без восторга. Мама одевалась красиво и модно. Да и папа, в общем-то, тоже, хоть за модой и не гнался. Мне нравился мамин зеленый импортный шерстяной костюм -жакет и юбка цвета июньской листвы, другой ее костюм – темно-синий цвета ночного неба, украшенный лунного серебра маленькими круглыми зернышками (осыпавшими ворот и клапаны карманов). Кремпленовое весенне-летнее светло- серое в тоненькую черную очень мелкую клеточку пальто с мягким кожаным черным воротничком. Позже- бордовое пальто и бордовая же шляпка были ей очень к лицу. Остроносые на шпильке черные лаковые туфли и такой же фактуры черные лодочки на толстом каблучке. Зимнее пальто помню темно-коричневое драповое с норковым воротником и такую же норковую шапочку. Черная цигейковая шубка позже сменилась на дорогую черную каракулевую шубу на красном подкладе (за 1180р.!) и каракулевую шапку – почти таблетка, но все же чуть другая. Темно-синие и бордовые весенние перчатки. Золотые часики, кольца и серьги пришли на смену красным клипсам, широким лакированым плательным поясам. И желтый пояс был у мамы в юности, широкий клеенчатый, но очень красивый – я его потом носил сам с пряжкой солдатского ремня, со звездой. А мамины сумки не хуже были, пожалуй, чем у Жаклин Кеннеди. Темно-коричневая дорогой гладкой кожи с инкрустацией на панели замка и внутри сумки в гарнитуре с ней -зеркальце прямоугольное в таком же кожаном окладе. И тавая же белая едва переходящая в цвет слоновой кости сумочка с аналогичным кошельком. Рубинового цвета бусы в форме горошка и светло -киргичные какие -то керамические креативные мама носила нечасто. Все по цвету хорощо сочеталось. Но вообще надо сказать, что товаров, импортных -особенно, в продаже было несравненно меньше, чем сейчас и потому некоторая нестыковка в цветах была простительна. До пробуждения во мне сознания молоденькая мама носила черную фетровую шляпу с широкими полями, но потом большущая горчично-коричневая коробка из-под этой шляпы стояла в ванной комнате под ванной -там было белье, предназначенное к стирке. Рядом под ванну был задвинут большой эмалированый светлый таз, наполненный пластилином. Рядом же каким-то чудом умещался белый гипсовый бюст Венеры в натуральную величину.

Наша квартира не была наполнена, как у других художников, какими-то вещами. Многое мама довольно безжалостно выбрасывала. На серванте и под стеклом в нем стояли керамический сантиметров двадцать пять высотой желто-коричневый Жирафик в разноцветных пятнышках-кружках, три дятла – черная глянцевая с ярко-красным брюшком дятел-мама и два сантиметров в пять-шесть ростом детеныша – один черный с красной головкой и другой – красный с черной. Головы всех импортных дятлов просто были насажены на штырьках, всем видом своим заявляя о демократичном веселом стиле шестидесятых. Вазы и пепельница из богемского стекла, светло-зеленый с золочением коньячный набор- графинчик и стопочки…«Все глазами взять хочу я из темнеющего сада!» – вроде бы так написал в своих воспоминаниях о Царском Селе И. Анненский. Вот и я глазами взять хочу как можно больше из сокровенного времени детства.

Мне вспомнилось, как в третьем или четвертом классе мы постоянно ходили по выходным обедать с ресторане «Центральный» с вкусными холодными закусками. А еще ходили и просто в новую, только что открывшуюся, столовую на углу Ленина- Карла Либкнехта (через дом от корпуса пединститута, вроде бы пр. Ленина 38-А. С противоположного торца вход в сегодняшний кинотеатр «Салют») покушать вкусный бефстроганов. И еще там помню кубики масла в рубчик. Я брал еще в добавку это масло. Дети обязательно должны гулять с родителями по городу. Не только ходить куда-то пешочком по делам, но и именно гулять. От этого развивается ощущение пространства и образ города входит в сердце навсегда. Из школьных предметов мне очень нравилась Литература, называющаяся пока еще Родная речь. На обложке -Три богатыря и История, учебник которой назывался пока еще Рассказы по истории СССР. Очень нравился мне журнал «Пионер», редакция которого находила очень интересные повести, в том числе и исторические об Александре Македонском, рассказы. Никакой заидеологизированности- умный, доверительный, вдохновенный разговор с взрослеющими потихоньку детьми. Были и рассказы об Отечественной войне. Там немцы, гестаповцы схватили и расстреляли как юного партизана мальчишку, светловолосого, в голубой рубашке. А потом он появлялся снова смелый непреклонный. И его опять схватили, расстреляли. Когда же немцев разгромили, их главного захватили в плен, и когда этот гестаповский начальник в изумлении показал на живого мальчика в голубой рубашке и воскликнул: «Опять ты, мы ж тебя дважды расстреляли!» – Ему ответила женина, оказавшаяся матерью мальчика: «Вам нас ни за что не победить. Да, мы в войне с вами бессмертны. Это… третий из моих сыновей!» Раньше еще я тоже читал какую-то книжку с картинками про мальчика и его бабушку, про немцев и оккупацию. Потом бабушка умирает. И мальчик находит какой-то волшебный фонарик. Это уже не быль, а сказка, но написанная как-то умно, досотверно. Тоже про совсем юного героя. Тогда же мне подарили толстую книгу в красном с золочением переплете – Валентин Катаев. Белеет парус одинокий. Там еще были повести «Я – сын трудового народа» и «Сын полка». Петя и Гаврик мне очень понравились. А уже юношей я прочитал «Алмазный мой венец», потом – «Разбитая жизнь или Волшебный рог Оберона» и понял, что Валентин Петрович Катаев – один из самых лучших писателей не только в русской и советской, но и в мировой литературе.