Александр Минеев - Были

«В другой раз – пожалуй, но не сейчас», – помнится, подумал я. Чтобы воплотить эту мысль, я слез со стены, примостив гипотенузой на угол мой ломик, и двинулся на зады двора, бывшие некогда огородом. Там, я точно знал, должна быть куча камней – некрупных и мелких валунов, в изобилии оставшихся в здешней почве от ледникового периода и ежегодно, в течение веков, извлекаемых земледельцами на свет божий при вспашке, копке и взрыхлении сельхозугодий. Крупные ушли на фундамент самой первой избы, истлевшей ещё в незапамятные времена. На её месте, на том же основании, была возведена другая, потом, лет двести спустя (сосна в этих местах крепкая, смолистая, изба больше века здесь стоит, прежде чем совсем обветшает), – следующая, потом следующая… Средние – на гнёты для солений, на каменку в баню да на жальники – надгробия, уходящие своим видом во тьму неолита. Ещё помельче – на выкладывание межей. И всё равно оставались неоприходованные камушки – каждый год из земли как грибы вырастали. Тех – в кучу, впрок, на всякий хозяйственный случай – горкой или горушкой звали. А куда их ещё?

Помню, я отыскал горушку быстро. Камни в ней были опутаны корнями трав, в изобилии проросшими в средостениях, наполнившихся принесённой ветром землёй. Даже небольшая берёзка сумела здесь приладиться и подрасти до человеческого роста.

План мой был незамысловат: найти камень, величиной и формой схожий с половинкой кирпича, с тем чтобы, положив его перед собой на бревно, использовать как точку опоры для лома: не задирать свой конец, а наоборот – давить на него. Учись я в шестом классе, я сказал бы, что хочу превратить мой лом из рычага второго рода в рычаг первого. Но я с той поры успел изрядно подзабыть столь мудрёные слова. Несмотря на это, мне довольно быстро удалось найти пару подходящих камней – один даже был слегка вогнут и обещал плотнее прилечь к округлости бревна, зато другой был повыше и потому мог бы дать больший ход концам лома-рычага, если вдруг понадобится. С добычей в обеих руках я отправился назад, с лёгким треском ломая на своём пути высохшие, а теперь ещё и замёрзшие трубчатые стебли крапивы.

Возле приставленной к стене лестницы меня поджидал Генка.

– Здорóво, сосед! А то я в дом – чую: ни души. Думаю: куда? где делся? По следам понял: иней ты на траве стоптал – стёжка вышла, ага, себе думаю. Прошёл – опять нету. Куда? Осмотрелся, гляжу – ты на задах ковыряешься что-то, согнулся аж. Не, думаю, мешать не буду – здесь подожду, ан вот и ты – камни тащишь. Чего? Камнити чего? На кой они тебе? Да ещё два целых! У тебя на усадьбе, чай, таких тоже лежит сколько не хочу.

Я выпустил камень из правой руки и протянул её Генке. Он не подал в ответ свою, а указал подбородком на валунчик в моей левой и с нарочитой строгостью приказал:

– Этот тоже брось, старики не велели этак здороваться!

Я выронил и второй камень, мы поручкались.

– Так чего? Выкладывай, – продолжил беседу Генка. – Камни-ти чего?

Я объяснил, не преминув употребить всплывшие-таки из глубин школьной памяти соображения о превосходстве рычага первого рода над вторым.

– А я помню! – обрадовался Генка. – Физичка нам про это втюхивала: качели, дескать, детские – это первого рода. А какие-такие у нас качели? Для мелюзги? Таких сроду не было, это у вас в городе. А у нас на верёвках доска была – такие были. Раскачаешься, бывало, выше перекладины так, что верёвки провисать на взлёте начинают, – страшно, а ты давай ещё! Вот Андрюха, Витькин братан, так себе башку и сломил! Да, было дело: по пьяни поспорил, что мёртвую петлю сотворит – полный оборот, мол, сделает. Ну до верхней точки докачал, а там башкой вниз в аккурат на перекладину колá и дал. Рухнул, значит. Физичка потом говорила: центробежной силы не хватило. Так ты, значит, точку опоры притащил? Она нам про Архимеда тоже толковала: вы мне, говорит, дайте только точку опоры, на что рычаг опереть, тут я весь белый свет вверх тормашками и перекувыркну. А ты, значит, бревно таким манером сковырнуть хочешь? Ничего у тебя, Алексей Божий человек, не выйдет!

– Это почему? – я постарался обозначить иронической интонацией максимум доступного мне и неведомого Генке знания.

– А потому! Ты и збу-то сам клал когда, Рычаг Второго Рода?

Кстати, странно сказать, но мне однажды в молодости довелось собирать разобранный по брёвнышку где-то под Талдомом и перевезённый на наш дачный участок деревенский дом. Когда до дождей успели подвести под крышу, помню, зарёкся: в жизни больше на километр не подойду к такому делу. Но перед Генкой мне, как Почти-Архимеду негоже было входить в мелкие подробности своей биографии, и потому я ответствовал на его бестактный выпад максимально респектабельно:

– Ну?

– Баранки гну! – снова нагрубил мне этот деревенский. – Ты выборку повдоль бревна, когда вырубишь, что, прям так его и ложишь на поднижнее?

Странно опять было, но я понял, что он такое говорит, из памяти всплыла нужная для, казалось мне, правильного ответа на этот каверзный вопрос картина. Чтобы наверняка получить пятёрку, я воспользовался сложившейся в нашем диалоге лексикой:

– Не прям, а перьва паклю на поднижнее ложишь, а уж опо́сле.

– Паклю! – передразнил Генка. – Эх вы, фраера городские! Моха надо! Паклю это в Сочи ложи, там и зимой курорт – всё тает, а у нас тут тепла – раз-два и нету: паклей не удержишь – только мохом, с наших чтобы болот обязательно! Короче, опять двойка, ну ладно, так и быть – три с вожжой, с длиннющей такой, во всю оглоблю. Но не в том дело, – тут он взял многозначительную паузу, в ходе которой строго, по-учительски осмотрел меня с ног до головы, нагнетая необходимую для следующего вопроса атмосферу. Наконец он не то чтобы спросил, а больше продиктовал:

– Перьва примерить, как прилегает: плохо где – давай перворачивай назад, да там выбирай ещё – лучше теслóм – аккуратней выйдет, чем топором-то. Но не в том дело, – он опять примолк.

Качалов, я чувствовал, на небесах исходил завистью к Генке. Молчал и я – чай, не хуже этих двоих буду, если постараюсь. Первым из нас троих не выдержал всё же Генка:

– А вот уж когда приложится как полагается, ровнёхонько по всей по длине, тут опять перверни и под нагеля дыры делай коловоротом. Нагель знаешь? Ну шип такой деревянный, брёвна меж собой в высоту скрепляет. Нагель – это по-немецки, а по-нашему – шип. Или ещё – штырь можно. Забьёшь их в поднижнее, вот тут только мохом его и покроешь, а уж потом верхнее дырками на нагеля и насадишь. Вот такую-то избушку уж не развалишь, только спалить и можно, – Генка радостно засмеялся. – Всё, что ль, понял, Архимед?

Да, я вспомнил: нагели – их по два, по три в каждом бревне, в каждом продольном сочленении скрыто сантиметров по десять-пятнадцать и в нижнее, и в верхнее уходят. На столько я своим ломом вряд ли бревно приподниму – ведь по всей длине придётся, чтобы расцепить его с «поднижним»: нагели через полтора-два метра друг от друга вбиты. Даже если с одного конца удастся, на другом – только крепче заклинит.

Читать дальше