Татьяна Родина - Я не хотела умирать

– Ну, что я могу сказать, умно, конечно, умно, – признал Антон.

– Так нельзя, – осуждающе произнесла Марина.

– Да перестань, она сама позволяет так с собой обращаться, – усмехнулась Вика.

– Сомневаюсь, что она вообще понимает, что происходит, – тихо проговорила Марина.

– Это её проблемы, не будь такой доверчивой, наивной идиоткой. Женщина, которая позволяет вытирать о себя ноги – ничтожная женщина, – с презрением произнесла Вика, попивая вино.

– Страшно слышать такие слова из уст женщины, – с грустью ответила Марина.

– Кстати, а слышали новость, что Витёк с Леркой разводятся? – спросил Антон.

– Мельком, я не вникал, – небрежно бросил Дима, накладывая мне салат.

– Оказывается, он её бил. А она якобы устала это терпеть и решила развестись, короче сейчас Витёк прикурит с этой неадекватной. Ещё и имущество у него оттяпает, – отхлебнув из бокала, пробасил Антон.

– Ещё один пример, сама виновата, – заметила Вика. – Не позволила бы в первый раз так поступить, не было бы и второго, а так сама протянула ему белый флаг, а теперь плачется. Не понимаю таких, честно. У них в голове диагноз, им просто нравится быть жертвой, это их стиль жизни: я несчастна, пожалейте хоть кто-нибудь. И всё, что она делает сейчас, это лишь очередной способ привлечь внимание.

– Да, да, по ней же видно, что она баба с прибабахом. Как он вообще с ней жил, бедолага, – рассмеялся Антон.

Я сидела, кусая губы и опустив глаза, будто уличённая в чём-то постыдном, Дима осторожно сжал мою руку и взглядом показал, чтобы я подняла голову и улыбалась.

– Что вы тут обсуждаете? – весело прощебетала вернувшаяся Соня.

– Развод Витька. Леру он бил, как выяснилось.

– Ой-ой, давайте не будем такие ужасы рассказывать! – сморщила носик она. – Слава богу, среди нас таких нет. Ведь нет, Антон? – испытывающе взглянула на него Соня.

– А что сразу я? – возмутился он.

– Ты единственный такой, ну, грубый, понятно же, что не у Димы с Ваней мне спрашивать.

– Ты знаешь, что мне сделает её папаша, если я её трону? Мне её даже нахер послать нельзя!

– Мучаешься, да, от этого? Нельзя послать жену, – язвительно заметил Ваня.

– Ой, Вань, нашёл, чем подколоть, – отмахнулся Антон. – У вас тоже звёзды да ромашки одни в отношениях? Я скажу вам так: ударил, послал, это бытовуха, ничего в этом такого нет, а вот нахрена это на всеобщее обозрение выставлять, я не понимаю. Лерка ходит теперь всем жалуется, ну избил тебя муж, сиди и молчи об этом.

– Так, давайте лучше к именам вернёмся, – предложила Марина. – Соня, расскажи, какие вы присмотрели.

– Мы выбираем между Богданом, Родионом и Матвеем.

Я вздрогнула.

– Простите, мне нужно отлучиться, – сказала я и удалилась в уборную.

Я стояла, держась руками за холодный край мраморной раковины, делая глубокий медленный выдох. Дима зашёл ко мне и слегка приобнял за плечи.

– Это так тяжёло, – тихо произнесла я.

– Я понимаю, – нежно массируя мне плечи, проговорил он.

– Я хочу уйти. Давай уедем домой, пожалуйста, – умоляюще просила я.

– Нет. Это неприлично.

– Мне больно всё это слушать.

– Потерпи немного.

– Не хочу, прости, я поеду домой.

– Нет, – отрезал он, и его руки крепко сжались на моих плечах. – Ты вернёшься туда, нацепив улыбку, отшутишься и продолжишь беседу, тебе ясно? – не терпящим возражений тоном проговорил он.

Я кивнула.

– Дай мне пару минут.

Он расслабил свою хватку и, поцеловав меня в шею, вышел.

***

Обратной дорогой мы ехали в плотном потоке машин по мосту, я безотрывно смотрела в окно на утопающие во тьме фонарные блики.

– Останови машину, – громко произнесла я, повернувшись к Диме.

– Что, прямо здесь? – недоумённо на меня посмотрев, спросил он.

– Да.

– Юля, если мы остановимся сейчас, то заблокируем движение полностью, – спокойно сказал он.

– Ты либо остановишь сейчас эту чёртову машину, либо я выйду так, – зло произнесла я, в решительности схватившись за ручку.

– Николай, остановись, – распорядился Дима, – мы выйдем, перепаркуешься в подходящем месте.

Мы остановились. Я вышла под громкие недовольные сигналы вставших из-за нас машин.

Дойдя до перил моста, я облокотилась на них, вглядываясь в безмолвную речную гладь.

– Что с тобой происходит? Это твой любимый мост или ты просто показываешь характер? – недовольно произнёс Дима, настигнув меня.

– Ты вообще любил его? – глядя Диме в глаза, спросила я.

– Юля, это был и мой ребёнок тоже.

– Да, но ты не оборачиваешься в парке, когда слышишь имя «Матвей». Ты, смеясь, выслушиваешь все эти истории, не стоишь подолгу у витрин детских магазинов, замечая все те игрушки, что мы ему покупали. Для тебя как будто этого эпизода не существовало вовсе.

– Юля, прошло уже два года.

– У горя нет срока давности.

– Глупая фраза для людей, не желающих ничего менять в своей жизни и жаждущих вечно страдать, – с пренебрежением бросил он. – Мы потеряли ребёнка, да, такое бывает, просто нелепая случайность, которую никто не мог предотвратить. Мы должны это отпустить, слышишь? У нас ещё будут дети. Мы будем пробовать снова и снова, пока не получится.

– Ты меня не понимаешь, Дима. Мне больно не от отсутствия у нас каких-то абстрактных детей. Я скучаю по своему сыну!

– Да мы его даже не знали! Он не прожил ни одного дня, Юля!

– Я шесть месяцев слышала его сердечко, чувствовала каждое его шевеление внутри себя, подставляла ладошку под его пинки, никогда не смей говорить мне, что я его не знала! – в ярости прокричала я и пошла прочь.

– Куда ты пошла?

– Прогуляться. Одна, – холодно отрезала я, удаляясь.

«Я научилась прятать ножи. Мне было восемь, и это был мой личный повод для гордости. Я так быстро и искусно их прятала, что порой сама могла с трудом отыскать. Это была настоящая борьба, подгоняемая жутким страхом смерти.

Когда все остальные дети играли около школьного двора после уроков, я неслась домой. Мне нужно было непременно прийти раньше мамы, чтобы успеть её спасти.

Я ни разу не видела, как отец хватался за нож. Возможно потому, что сначала ножи, завидя отца пьяным, быстро убирала в духовку мама, а потом стала прятать я. Он кричал, что убьёт нас, каждую свою пьянку, и, сколько я себя помню, мы всё время этого боялись.

В моей памяти хорошо запечатлелся момент утраты веры. Шестилетней малышкой я плакала на кухонном полу перед божницей и молила Господа, чтобы отец больше не пил. Я готова была отдать Богу всё, правда у меня ничего не было, но ребёнком кажется, что ты всесилен, стоит только захотеть, эта вера исчезает с годами, а во мне, шестилетней, она ещё жила. Я в исступлении целовала свой позолоченный крест и шептала до изнеможения: