Синтия Д'Апри Суини - Хорошая компания

– Правда? – спросила Флора. Она, судя по всему, не знала, чего от нее ждут: огорчения или радости.

Конечно, все было непросто, потому что родители подходили ко всему тщательно, поэтому все многажды обсуждалось, иногда с участием Руби, а кое-что она подслушивала; все «за» и «против». Что делать с квартирой, сдать в субаренду? Где Руби пойдет в школу? А какой район? Нужно ли просить совета у Марго, или подождать, потому что, если Марго вцепится в эту идею, ее уже не переспоришь? Не пожалеет ли Джулиан?

– Ты уверен, – как-то вечером спросила Флора, – уверен, что готов оставить компанию?

Компания!

Наверное, это слово Руби выучила одним из первых. Она как-то пришла домой из детского садика и сказала Флоре, что родители ее подружки Лизы, наверное, знают папу.

– Не думаю, детка, – сказала Флора.

– Точно знают.

– Почему ты так решила?

– Потому что Лиза не сможет завтра прийти на праздник из-за того, что к ним придет компания.

Компания – «Хорошая компания» – была законом, определявшим их существование. Джулиан или играл в спектакле, или ставил его, или просто работал над постановкой, или обдумывал следующий спектакль или следующий сезон. Нанимал стажеров, драматургов, актеров. Преподавал.

– А ты почему не в компании? – спросила Руби у Флоры, когда достаточно подросла, чтобы понять, что ее мама тоже актриса, просто работает не на камеру.

– Я не любила это все так, как любит папа, – ответила Флора. – К тому же я хотела больше времени проводить с тобой. В компании Руби.

Руби знала, что работа Флоры позволяет им держаться на плаву. Столько озвучек – местные записи, технические фильмы, иногда большая реклама на всю страну, – но их никогда не бывало достаточно, чтобы Флора не начинала сразу после Дня труда [10] День труда ( англ . Labor day) – национальный праздник в США, отмечается в первый понедельник сентября. беспокоиться, сможет ли набрать к концу года минимум для медицинской страховки от Гильдии киноактеров. Тогда она удваивала число озвучек в профсоюзных проектах и переставала забирать Руби из школы. Пожилая женщина из их дома, миссис Пэкер, стояла в половине четвертого на тротуаре с другими мамами и нянями, и, хотя она была милой, Руби ненавидела эти дни, потому что дома у миссис Пэкер пахло нафталином, консервированным супом и кошками.

– Ты получила работу? – спрашивала она мать, потому что не хотела больше проводить время с миссис Пэкер и кошкой Грейс.

– Возможно. Читаю для одной бургерной, магазина инструментов и двух банков. – Иногда она читала дочери тексты дурацким голосом, чтобы та посмеялась. – Держим кулачки за банки, Руби.

В те годы, когда Флоре удавалось набрать минимум до декабря, они устраивали большой праздник и позволяли Руби выбрать ресторан. В те два года, когда у мамы не получилось, Руби подслушала тревожный разговор о том, покупать ли страховку всем троим или только Руби, которая часто болела стрептококковым тонзиллитом. В те годы она старалась особенно беречься, всегда надевала шапку и шарф, чтобы не заболеть.

По ночам, когда ее будил озабоченный отцовский голос и она прижималась ухом к стене, разговор почти всегда шел о «Хорошей компании». Если говорили о каких-то общих вещах – финансах, посещаемости, выборе актеров, Руби снова засыпала. Но если речь шла о Джулиане, о его карьере, его будущем, его разочарованиях, она прислушивалась. И переживала. И обещала себе две вещи. Первое. Если у нее когда-нибудь будет ребенок, она будет жить в достаточно большом доме, чтобы ребенок не видел и не слышал все, в том числе секс. Джулиан и Флора были осторожны; Руби слышала не особенно много, но, как только подросла достаточно, чтобы понимать, что к чему, всегда знала, что происходит за закрытой дверью спальни. Второе. Она никогда не станет лицедейкой.

Руби не могла решить, кто лучше устроился, чьей жизни можно завидовать. Работа Джулиана, казалось, приносила больше радости, хотя и бесила, а еще, до Лос-Анджелеса, была не очень прибыльной, отец не был известным. Она рассказывала родителям о том, как девочки за столом составляли рейтинг родителей, но не сказала, что слышала, как одна из них спросила: «А отец Руби Флетчер, он ведь актер?» – и другая ответила: «Да, но не знаменитый». Руби весь день злилась. Те девочки даже не упомянули Флору, которая кормила семью – актерством! – сколько Руби себя помнила. Руби каждый раз приходила в восторг, ее каждый раз подбрасывало, когда она думала о работе Флоры в «Гриффите». После первого сезона об этом анимационном сериале стали писать, даже ее друзья его смотрели. Руби больше всего на свете хотела, чтобы Флора получила настоящее признание. Может быть, про нее напишут, может быть, она даже даст интервью, как Марго. Получит «Эмми»! Собираясь уезжать в колледж, Руби хотела, чтобы у матери было занятие. Чтобы та была счастлива.

Руби направилась к Дэвиду и Марго, останавливаясь помахать подружке или обнять родителей девочек, с которыми дружила, у которых оставалась ночевать, бывала на вечеринках у бассейна, готовилась к выпускному. Руби не была сентиментальна, но знала, что ей будет не хватать яркого мирка одноклассниц, большинство из которых были умными, доброжелательными и подавали надежды.

Нужно было подойти к родителям так, чтобы увидеть их до того, как они увидят ее. Считать настроение, так сказать. Отец говорил с мужчиной, которого она не узнала, наверное каким-то знакомым по работе. Всех родителей в школе связывала причастность к шоу-бизнесу. Инцестуально тесное сообщество. Когда кто-то из родителей оказывался врачом или простым старомодным гендиректором, это было экзотикой. Руби заметила мать, которая, казалось, не искала Руби, как обычно бывало, но наблюдала за Джулианом. Что-то в том, как держалась мать, заставило Руби замедлить шаг. Джулиан повернулся к Флоре и подмигнул ей. Флора напряглась, слегка, так что заметила это только Руби, и медленно отвернулась от Джулиана. И за те несколько секунд, что ушли на то, чтобы увидеть дочь, та хорошо рассмотрела лицо Флоры: оно не было плаксивым, печальным или тоскливым, как ожидала Руби; вместо этого на лице Флоры явно и несомненно читалась злость. Мать была зла, как собака.

Флора не хотела идти на вечеринку в тот день, когда познакомилась с Джулианом.

Не хотела идти.

За годы, что прошли с тех пор, она временами – то с любопытством, то со страхом – спрашивала его:

– А если бы я не пошла на твою вечеринку?

– Это была только первая возможность познакомиться, – отвечал он, уверенный, что они как-нибудь бы встретились, в другой день, что жизнь прогнулась бы в его пользу ради Флоры. На вечеринку она не хотела идти, потому что единственной ее знакомой там будет соседка по комнате (и подруга – они с Марго становились настоящими друзьями, к изумлению и радости Флоры), которая идет с другой тусовки и, скорее всего, опоздает. Флоре пришлось бы идти одной, а она боялась заходить куда-то, где будет полно незнакомых людей, занятых своими разговорами. Ей там будет неловко, она будет чувствовать себя лишней, что бы на самом деле ни происходило. Может быть, у других девушек чуть за двадцать и был огромный опыт походов на вечеринки в одиночестве, но не у Флоры, которая разошлась со своим первым и единственным парнем всего девять месяцев назад. Патрика она знала с тех пор, как они оба опустились на колени перед Святыми Дарами и вместе приняли первое причастие (Флора Манчини и Патрик Макгуйар; их свел алфавит). Пойти на вечеринку одной было непривычно и страшно, друзья Марго – как и сама Марго – могли похвастаться чем-то вроде родословной, которой у Флоры точно не было. Джульярд [11] Джульярдская школа – одно из лучших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки, находится в Нью-Йорке. (Марго), Йельская театральная школа, Тиш [12] Нью-Йоркский университет искусств, или Tisch, – престижная частная кинематографическая, теле- и медиа-школа. или трастовый фонд. Флора два года отучилась в Хантер-колледже [13] Хантерский колледж – один из крупнейших колледжей Городского университета Нью-Йорка. , пока у нее не кончились деньги и интерес и она не переключилась полностью на прослушивания в музыкальных театрах, а, насколько она понимала, Марго и ее друзья… ну, мюзиклы были не по их части. По их части были Чехов, Ибсен, О’Нил, Олби и, может быть, Дэвиды (Флора наконец выучила, что их трое: Хэа [14] Дэвид Хэа – британский драматург, сценарист, режиссер и продюсер. , Мэмет [15] Дэвид Алан Мэмет – американский киноактер, режиссер, сценарист, кинопродюсер, драматург и эссеист. Лауреат Пулитцеровской премии 1984 года за пьесу «Гленгарри Глен Росс». и Рэйб [16] Дэвид Уильям Рэйб – американский драматург и сценарист, обладатель премии «Тони» (1972) за пьесу «Палки и кости». ). В целом они относились к мюзиклам терпимо. Иногда ей попадалась родственная душа, любитель Сондхайма [17] Стивен Джошуа Сондхайм – американский композитор, поэт и драматург, автор 20 бродвейских мюзиклов, лауреат премии «Оскар» (1991). , но чаще Флора в их обществе терялась, они были слишком умные. В последний раз, когда она куда-то ходила с Марго и ее друзьями, ее втиснули за стол между двумя мужчинами, которые почти весь вечер проговорили о сравнении теории отчуждения Брехта с логикой Аристотеля. «Тебе правда нужно прочесть «Поэтику», если ты еще не читала. Это отправная точка», – сказал ей один из них, когда они надевали пальто.