Светлана Гершанова - Я у мамы дурочка

Рыбу жарят на завтрак, обед и ужин, из неё варят настоящую донскую уху с помидорами, которых на Дону так же много, как рыбы и арбузов. Щедрый август!

Команда ходит в немыслимых трусах и майках, в старых шлёпанцах или босиком, и капитан в том числе.

Вот и сейчас он стоит у штурвала, майка растянута, трусы до колен, он небрит и растрёпан, сигарета в углу рта.

Наши снобы команду вообще не замечают, ведут себя так, будто именно они одни на теплоходике.

Но чего в меня Господь не доложил, так это снобизма.

Я сажусь рядом на бухту каната и улыбаюсь. И капитан поглядывает на меня искоса.

– Хорошо идём, – сообщаю я, – быстро!

– Так надо успеть к вашему выступлению.

– Выступление только в шесть часов!

– Так нам ещё три часа ходу. А вы что, лекцию какую читаете?

– Какую лекцию, – смеюсь я, – стихи читаю, свои, у меня только две недели назад первая книжка вышла. А вы приходите к нам на выступление!

– Спасибо, непременно.

Теплоход ждали на каждой стоянке. Ставили прямо в поле сцену из свежеструганых досок, стол, трибуну с микрофоном, длинные-длинные скамейки прямо на траве под чистейшим небом, перед самой сценой рассаживались ребятишки.

Но такой толпы мы не видели нигде. Люди не только сидели, они стояли сплошной стеной! Объяснение нашлось – на щите висела самодельная афиша, и на ней огромными буквами значились: Рыбников и Ларионова. Помельче – известные ростовские поэты. Совсем крошечными буквами – все остальные, и я в том числе.

– Я же сказал по телефону – может быть, они приедут! По неподтверждённым данным! – оправдывался директор бюро пропаганды.

Толпа была огромная. Люди, наверно, съехались из всех окрестных станиц! Мы буквально пробивались к сцене. Женя Долинская шла впереди, как Жанна д’Арк, и твердила:

– Пропустите, товарищи, пропустите, пожалуйста! Если мы не дойдём до сцены, ничего не состоится!

Нам неохотно давали щёлочку, в которую мы протискивались с трудом.

И вот мы на сцене. Конечно, среди нас нет ни Ларионовой, ни Рыбникова, и у меня тревожное ожидание скандала. Да нас просто забросают помидорами, благо они лежат рядом огромными буртами! Нас никто не станет слушать! А я ещё пригласила капитана. Хоть бы он не пришёл!

Толпа гудит. Люди хорошо знают в лицо и Рыбникова, и Ларионову и прекрасно видят, что на сцене их нет.

Но директор бюро пропаганды нисколько не смущён.

– Внимание, товарищи! Рыбников и Ларионова приехать не смогли по не зависящим от нас обстоятельствам. Но поверьте мне, наша Светлана вполне вам заменит Ларионову, а Рыбникова – ну вдвоём Долинский со Скрёбовым!

Толпа хохочет, а я в ужасе. Я?! Ларионову? Эту изумительную красавицу, которой не пришлось бы даже и говорить ничего, только улыбаться, и все были бы счастливы!

Но я всё же выхожу к микрофону. И люди слушают меня! Эта толпа, которую собрали фактически обманом, обещая встречу с любимыми артистами слушает девчонку-поэтессу, её нехитрые стихи. Я понимаю, что мне хлопают больше за храбрость.

И вдруг сквозь толпу протискивается молодой красивый моряк в парадном кителе с огромным букетом алых роз! И толпа встречает его оглушительными аплодисментами. Хлопают ему, его белоснежному кителю, его алым розам, моей счастливой растерянной улыбке…

И люди за столом замирают на мгновение, будто видят нашего капитана впервые, а потом, не сговариваясь, тоже начинают аплодировать.

Господи, сколько счастья мне выпало в жизни!

После отпуска я оказалась в совершенно другой обстановке на работе. Чёрная полоса не дождалась, пока ступлю на неё, пошла навстречу. Как во время прилива, сначала мелкие волны наступают по сантиметру…

Прошла реорганизация, я сама выбрала лабораторию, у меня были добрые отношения с её будущим руководителем. Но его уволили за время моего отпуска и назначили другого. С ним отношения были такие, что первое побуждение – бежать, бежать!

Но мой заказ был в этой лаборатории. И новый её начальник сказал:

– Обещаю, тебе здесь будет хорошо. Наши личные отношения тут ни при чём.

И я поверила, дурочка!

Я никогда не отпрашивалась на выступления и вообще старалась, чтобы эти две мои ипостаси не соприкасались.

Впрочем, все знали, что я пишу стихи. Могла на работе подписывать конверты в журналы, по телефону из лаборатории решала все свои литературные дела, дома не было телефона.

Могла, чтобы не забыть, на работе записывать какие-то строчки. Кто-нибудь склонялся над моим плечом, и я говорила:

– Это было в походе. Такой тяжёлый поход, рюкзак просто пудовый, а ночью – вдруг звездопад!

Не надо было, не надо было, не надо было!

И вдруг звонок.

– Света, приходи срочно в Союз писателей, тебя ждёт Бахарев.

Александр Арсеньевич был секретарём Союза. Он хорошо ко мне относился, да я была уверена, что ко мне все хорошо относятся! Разве что Гарнакерьян… Разве что Халупский….

– Я в перерыв, хорошо?

Перерыв – сорок пять минут. Сколько раз я бежала, не ожидая троллейбуса, только бы успеть вернуться!

– Светлана, поздравляю, тебя вызвали в Москву, на семинар молодых поэтов России.

– Правда? Меня? А когда ехать?

– Через два дня. Возьми на десять дней отпуск за свой счёт, командировку мы тебе оформим. Если на работе будут сложности, позвони, я улажу.

Мой начальник тогда сорвался в первый раз:

– Никакого отпуска! Ты прекрасный инженер, а увлекаешься всякой чепухой. Бросай свою музыку и занимайся делом!

Звоню Бахареву, чуть не плачу:

– Меня не отпускают, Александр Арсеньевич!

– Я тебе давно говорил: бросай свою контору и занимайся делом! Не переживай, этот вопрос беру на себя.

Следующий звонок Жаку. Он волнуется, переспрашивает один и второй раз:

– Вы едете? Когда? А когда начало? Командировка от Союза? Но это же прекрасно, Светочка!

Еду, еду, какое счастье! Со всеми делюсь этой радостью – жизнь меня ничему не учит, ни тогда, ни сейчас.

Боря Примеров, который только недавно говорил мне, хлопая по плечу:

– Я гений и ты гений, остальные барахло! – Неважно, что назавтра он говорил то же самое кому-нибудь другому…

Боря Примеров сказал:

– Тебе просто повезло. Моя книжка задержалась, была договорённость в Москве, что вызовут меня.

А Коля Скрёбов, я и к нему пришла поделиться радостью, сказал:

– Поздравляю. Но если бы тебя не вызвали, поехал бы я, уже все бумаги подготовлены.

Оказывается, все, кроме меня, знали, что готовится семинар. И я начинаю кому-то переходить дорогу…

Семинар шёл несколько дней, а мне показалось – целую вечность. Целая вечность праздника!

Мы жили в гостинице «Юность». Днём семинары, а вечером, в кафе, собирались снова, и приходили молодые московские поэты, мы им были интересны, молодые поэты со всей России!