Сергей Гордин - То, что хотел сказать манкурт

условия жизни, чтобы он вернулся в общество подготовленным человеком, а ты, которого насиловали, убивали и грабили, будь добр оплати содержание этого недочеловека. Все забывают о том, что он должен вернуть долг обществу, после чего общество, возможно, примет его обратно, а наказание должно заключаться в страхе стать изгоем, именно страх наказания и должен стимулировать не идти на преступление. Мы отринули воспитание обществом, модой, религией, родителями и получили из общества долга – общество права. Я родился и, следовательно, уже имею право, нет необходимости его заслуживать.

Прибравшись в комнате, поменяв постельное белье, собрав нехитрую закуску на стол и открыв вино, стал ждать свою гостью, слушая музыку и глядя в окно. Ждать. Не люблю ждать. В армии, во время ожидания, чтобы избежать волнения, садились набивать патронами рожки или чистили оружие до блеска. А сейчас? Нет, я не волнуюсь. Вспоминаю того мужчину на асфальте с широко раскинутыми руками и выбивающуюся из сил реанимировавшую его женщину. Однажды, в срочке, нас послали прочесывать поле на предмет поиска расчлененных тел, мы шли небольшой цепью, а жители верхних этажей близлежащих домов с сигаретой в зубах, вперемешку между обсуждениями последнего матча и особенностей ремонта жигулей первой модели, подсказывали, где лежат человеческие части. Выглядело все это буднично и обыденно. Я тогда удивлялся: откуда такое безразличие? Неужели они не получили свою краюху каравая? Эти люди были просто зрителями, смотревшими новую телепередачу – интерактивное шоу. Здесь бы подошел смайлик чертика со злой ухмылкой.

Винсент Ван Гог как-то сказал, что нормальность – это асфальтированная дорога: по ней удобно идти, но цветы на ней не растут. Мне кажется, он был не прав. Ведь нормальность с каждым годом становилась жестче, злее и яростнее. А цветы растут вдоль обочины, если ты повернешь голову и посмотришь по сторонам.

Все, на сегодня хватит этих мыслей. Сегодня она останется у меня ночевать. Ночь любви и ласки. Сегодня я хочу надломить каравай хлеба и стать частью. Здесь подошел бы смайлик с сердечками вместо глаз.

Да, кстати, я обещал рассказать про маховик и его принадлежность. Но позволю себе маленькую лень и попрошу вас самих найти определение в интернете. Но напоследок скажу, откуда взялось слово «дура». Есть много гипотез, но одна мне очень нра- вится. Раньше, в старину, глашатай, выйдя на лобное место (сей- час смайлик с удивленными глазами, да, дорогой читатель, это на- звание не от этой странной телепередачи пошло), кричал: «Дура, дура, дура», – созывая всех. Это слово в переводе с латыни означает

«закон».

День прошел удачно. Конец лета всегда богат на семена, плоды и откормленных насекомых. Пьянящий аромат полевых цветов вместе с вечерней прохладой заходит в этот маленький полустанок. На небо вышла хозяйка луна, осветив своим призрачным светом через чудом уцелевшее окно комнатку. На небосклоне стали загораться одна за другой звезды, подмигивая ночным обитателям своим фосфоресцирующим светом. Такие ночи могут быть только в августе, когда ночь тягучим темным киселём втекает в окна и двери. Не слышно шума ветра, только ёжик, вернувшийся со своего вечернего променада начал укладываться спать и, наверняка, как каждую ночь до этого, будет считать овец, прыгающих через ограду, чтобы уснуть.

Летучая мышь, расправив свои перепончатые крылья, разогревала тело и готовилась к первому за сегодня полету. Она голодна, но в силу воспитанности не может показывать всем свой голод. Но вот, вспорхнув, она вылетела на ночную охоту. Август полностью вступил в свои права.

Иволга, уложив своих птенцов, начала суетиться над гнездом, аккуратно и тихо поправляя его. Вот веточка вышла из сцепления с другой, вот птенцы, почти сбросив свой детский пушок в дневных играх, испачкали гнездышко, и нужно было срочно перед сном прибраться. После чистки перьев и подготовки ко сну, проверив все ли хорошо у малышей, которые уже почти с нее размером, легла спать. Ведь завтра будет сложный день, завтра она будет ставить их на крыло.

А ночь вошла в их комнатушку, принеся с собой покой. Немного не обычный: не слышно было равномерного гудения зажжённой лампы. Тихо. Закончился суматошный день. Но вот, ёжик, переваливаясь с боку на бок, во сне зафыркал и стал поддергивать ножками: мелко и суетливо. Ему снилось, что он бежит по полю, и травы, щекочущие ему бока, препятствуют движению. А лопух и подорожник застревают у него в колючках, оставляя на теле семя.

Удар колокола. Птицы черными кляксами на фоне бело- голубого неба понеслись прочь. Старая церквушка затряслась от звонких ударов, осыпав штукатуркой землю вокруг и сотрясаясь от пронзительного утробного звука. Часовенка била в набат, прося и взывая к своим давно забытым прихожанам.

Покосившаяся крыша из деревянной дранки осыпала трухой колокол. А он продолжал бить свою замысловатую мелодию, заставляя слушать. Как будто вместе с ударом звучал голос:

«Слушайте! Слушайте и не говорите, что не слышали».

Волны, облизав старое здание, отошли от его стен, забрав с собой остатки былой храбрости и силы, которая микрометр за микрометром подтачивала кирпичную стену, склеенную раствором из природных компонентов. Но собрав последние силы, волна на последнем издыхании ударила в двери, сорвав их с петель ипоставив жирную точку в противостоянии. Заскрипев уключиной, дверь упала во внутренний дворик, заросший бурьяном и чертополохом.

Старый плющ, охватив остаток двери, сорвался с из гнивших от времени досок, и повис на своем стрекательном жгутике, зацепившись за закладную арки входной двери, словно одним пальчиком, ища спасение от неминуемого падения и погребения под грудой досок. Мураши, заметавшись по доскам, начали спасать кладку и перетаскивать остатки личинок вверх по плющу.

А колокол бил, стряхивая налет времени, и ломая, давно сгнившие доски, прося немедленной замены на новые, плохо обработанные, но с одурманивающим запахом свежего дерева.

Перекрытия часовенки, покосившиеся от усталостного напряжения выпрямились, потянув за собой фундамент из лопнувших каменных балок и расправив крышу, распугав бесстрашных ворон. Остатки штукатурки сыпались со стен, обнажив плоть – красный кирпич, испещрённый трещинами-венами.

А колокол все ударял и ударял, ускоряясь и ускоряясь, догоняя до 60 ударов в минуту.

«Внимание,…», – почему всегда слышно только это слово? А какой поезд и перрон никогда? Да, я на вокзале. Куда собрался? Туда, где закончилось мое босоногое детство. Почему закончилось? Наша семья беглецы из Таджикистана. От чего мы бежали? От войны и того, что там творилось. Я русский по национальности, по вере, по складу мышления, по всему, что меня делает русским. Мой отец был кадровым военным, когда начал разваливаться СССР, между многими некогда родными и дружественными нам народами начались давно уснувшие распри. Все сразу ополчились на людей иной национальности, хотя русские построили им города, заводы, подняли с феодального строя, выучили детей. В это время в Таджикистане началась делёжка власти между «юрчиками» и