Павел Скачков - «Хроники» Алкаши

Однажды наступил момент, когда в чате остались только двое. Максим пожелал всем доброго утра, а Наташа запостила очередную картинку с забавным котиком, держащим в лапках букет тюльпанов. «Выходные приближаются – настроение улучшается!» – гласила надпись на картинке. Какая злая ирония… Им никто не ответил. Но тот день был прекрасен. Они жадно общались, вспоминали молодость, рассказывали весёлые истории из своей жизни. Максим подумал о том, какой Наташа всё-таки замечательный человек, и почему он не понимал этого раньше. Хотя во время общения Максим иногда ловил себя на мысли, что подсознательно ждёт, что кто-то прервёт их с Наташей диалог… Но этого не произошло. Вскоре смолкла и его единственная собеседница…

Вновь и вновь Максим перечитывал её последнее сообщение: «Спокойной ночи! Приятных сновидений!» «И тебе, Наташа…» – мысленно желал мужчина. Он делал это на протяжении последующих недель полного одиночества. Это стало неким ритуалом, спасающим его от безумия.

Максим зажёг огрызок стеариновой свечи: электричества не было уже более суток. Батарея смартфона садилась. Мужчина огляделся в сумраке комнаты: какие-то вещи, пустые бутылки из-под водки на полу, одежда, моток верёвки, несколько кусков хозяйственного мыла на столе… Максим встал, подошёл к большому зеркалу, висящему в прихожей. В дрожащем свете свечи он ожидал увидеть в отражении немолодого уже мужчину, с уставшим лицом и тронутыми сединой волосами. Но из тёмной глубины зеркала на него смотрела Безнадёга… Гаснущая свеча мигнула напоследок, и наступила кромешная тьма…

Лет в десять Максим поменял школу. Он перешёл из начальной школы в новое учебное заведение и сразу же попал в спортивный класс. Так политкорректно назывался класс из ребят с хорошими оценками по физкультуре и плохими по всем остальным предметам. В будущем всех их ожидали блестящие перспективы: ПТУ, служба в армии и работа на рыбинском моторостроительном заводе.

Как и в любой советской школе, в этой тоже было несколько старшеклассников – местных хулиганов, которые держали в страхе остальную школоту. Клички у них были характерные и незатейливые: «Люсик», «Утя», «Ляка», «Шиша»… Особенно выделялся один, по прозвищу Пипа. Про него ходили слухи, что он то ли зарубил топором свою мать, то ли попытался это сделать и какое-то время провёл в психбольнице. Понятно, что окружённый таким злодейским ореолом он наводил мистический ужас на всех учеников. Тем более, что сам по себе Пипа был довольно крупным мальчиком, а если сказать точнее, в сравнении со сверсниками – просто ужасно огромным толстяком. Страшнее него для десятилетнего Максима была только одноклассница Полина – девочка сопоставимых с Пипой габаритов и такого же злобного нрава. Полиной пугали первоклашек, говоря, что она такая большая, потому что ест маленьких детей. Ещё ходили слухи, что Пипа и Полина – брат и сестра. Но так как они имели разные фамилии, то это были всего лишь слухи.

Так вот, по окончании уроков Пипа любил подкарауливать за школой нагруженных портфелями и сумками со «сменкой» учеников, устало бредущих домой. И, выбрав себе жертву, вкрадчивым голосом начинал просить:

– Слушай, дай, пожалуйста, десять копеек на пирожок. Ну дай – что тебе, жалко что-ли?

Пипа не обманывал, ему и в самом деле нужны были деньги на пирожки, которые он покупал тут же, в школьном буфете. Особенно любил с яйцом и зелёным луком. Понятное дело, что одним пирожком дело не ограничивалось: ел Пипа много и часто, а поэтому и денег ему требовалось много и часто.

– Нету? Совсем нету? А если попрыгать?

Здесь Пипа начинал нервничать, и уж если в момент подпрыгивания в карманах ученика обнаруживался предательский звон мелочи… В общем, ограбленная жертва, получив пинок под зад спешно ретировалась, а Пипа радостно подсчитывал размер своей добычи. Если денег и в самом деле не было, то хулиган, как вариант, запрыгивал на спину несчастному, заставляя в качестве отработки перенести себя через большую лужу. В этот момент жертва, учитывая огромный вес Пипы, горько сожалела о том, что не смогла откупиться от этого чудовища деньгами.

Однажды хулиган подловил Максима и заставил того вывернуть карманы. А уже в то время Максим, как ему помнилось, начинал заниматься сочинительством и пробовал себя в поэзии. Стихи были грубые, нескладные, но мальчик был горд тем, что мог делать то, что другим одноклассникам было не дано. В карманах ничего ценного не было, лишь листок из тетради с несколькими четверостишиями и заголовком: «Про ягуара».

Разочарованный Пипа развернул листок. Взгляд хулигана мельком скользнул по тексту и потом упёрся в Максима:

– Чё такое?

– Ничего.

– Это тебе нужно?

Холодный пот потёк по спине Максима. Этот тетрадный лист был для мальчика бесценным сокровищем, дороже которого не существовало ничего в целом мире. А этот жирный ублюдок смеет осквернять его своими липкими прикосновениями. Максим с еле скрываемой яростью стиснул зубы и сжал кулаки… Но нет, ещё не время, не время…

Максим понимал, что сейчас самым благоразумным будет сказать «нет». Хулиган всё равно ничего не поймёт и тут же потеряет интерес к такой малоликвидной добыче. Так, собственно, и произошло. Пипа недовольно хмыкнул, скомкал листок, зашвырнул его в кусты акации и близоруко озираясь отправился дальше, по своим хулиганским делам.

В общем, в то время Пипа олицетворял для Максима зло в чистом, незамутнённом виде. А зло должно быть наказано. Иначе, как думал тогда Максим: какой смысл жить? Спустя примерно год они сцепились в школьной рекреации. Это была битва Давида и Голиафа. Неуклюжий гигант размахивал руками и ногами, пытаясь попасть по своему юркому противнику. Честно говоря, драться Пипа не умел, да ему это было и не нужно по жизни: его габариты позволяли повергать своих противников одним небольшим толчком в грудь. Здесь же хулиган столкнулся с необычной для себя ситуацией, словно шерстистый носорог, впервые подвергшийся нападению саблезубого тигра и внезапно осознавший, что масса не всегда решает. Пипа начинал яриться и всё больше выдыхался. И в итоге оказался на коленях с заломленным указательным пальцем.

– Пусти, сссука, пусти! – хрипел он, весь красный от натуги и унижения.

В этот момент спектакль, невольными зрителями которого явилась пара десятков школьников, приблизился к своей кульминации. На сцене появился один из подручных Пипы – хулиган по прозвищу Турба. Если Пипа был просто тупым жестоким скотом, то Турба мнил себя хранителем пацанского этикета и старался жить «по понятиям». Типа, «двое махаются – третий не лезь». Но, с другой стороны, Турба понимал, что Пипу сейчас прилюдно лишают хулиганского авторитета, а это чревато долгосрочными последствиями. В итоге, испытывая жесточайший когнитивный диссонанс, Турба выбирает для себя наименьшее зло и начинает разнимать дерущихся. С радостным воплем Пипа освобождается от болевого захвата, а Максим в ярости хватает первый попавшийся стул и бросается на своих противников. Здесь уже вмешиваются остальные одноклассники, наблюдавшие бой со стороны. Пипа и его миньон спешно покидают поле битвы…