Светлана Гершанова - Осколки детства

Я боялась этого соседа, особенно после того, как он провалился в ту самую комнату. Там так и осталась дыра в потолке. Я боялась: эта военная форма и соломенные волосы, прилизанные на лбу, и как он смотрел на меня не мигая. Старалась не встречаться с ним во дворе и на лестнице, а он сам пришёл.

– Да вот же он, у тебя перед глазами! – Он отпирает дверь. – Какой здесь холод! Разве можно держать мебель в таких условиях? Ну, хозяева!

Он трогает шкаф со всех сторон, заглядывает сзади.

– Лак облупился, видишь? Дверцы плохо закрываются. В общем, я беру его только потому…

– Да, да, – повторяла я и смотрела то на него, то на дыру в потолке. Старалась не смотреть и смотрела. Он рассердился и ушёл. Теперь ни за что не купит шкаф, и мама расстроится!

Но он вышел на наш общий балкон, как только услышал мамины шаги по лестнице. Когда по ней поднимались, в дверь можно было не стучать.

Они вошли вместе, и мама, не раздеваясь, стала вынимать книги из шкафа, а я брала их и складывала на пол у стены. Потом мы втроём – сосед, мама и я – выносили этот шкаф, и Вовка крутился рядом и пытался помогать. А сосед повторял:

– Осторожней, осторожней в дверях, не поцарапайте лак!

Назавтра мама принесла целую буханку хлеба. Она развернула газету, положила хлеб на середину стола и улыбнулась.

– Ой! Это на сколько дней? – спрашивает Вовка.

– Захотим, съедим прямо сейчас.

– Это не по карточкам? – уточняю я на всякий случай.

– Не по карточкам, с базара. Мы же продали шкаф за сто рублей, и я купила, тоже сто рублей стоит. Смотрите, мягкий какой! Давайте готовить!

– Сколько шкаф, столько хлеб! – радостно кричит Вовка. – Но ведь хлеб важнее шкафа!

Мы наперебой помогаем разжечь печку. Целая булка! И пока варится суп, я поглядываю на неё – ровную, продолговатую. Конечно, мы съедаем её всю, с тёмными хрустящими корочками и мягкой серединкой. Это настоящий праздник!

Правда, через день или два мы во все глаза смотрим на крошечный кусочек хлеба, что мама приносит на ужин. Но это был праздник, а праздники помнятся долго. И много дней спустя Вовик вдруг задумчиво говорил:

– Помнишь, как мы продали шкаф и мама купила целую буханку?

В «холодной» комнате, как мы её называли, есть трельяж. В нём большущее зеркало, почти до пола, и два поменьше. Зеркала помутнели от холода и сырости, кое-где проступили пятна и чёрные круги, но всё же можно увидеть себя с ног до головы. Иногда я говорю Вовке:

– Давай играть в театр!

– Давай! – охотно соглашается он.

Открываю дверь, Вовка тащит стул. Он – публика. Садится рядом с зеркалом, потому что зеркало и есть зрительный зал.

Набрасываю на себя кружевную накидку, чудом сохранившуюся у нас, по-моему, специально для этих представлений. «Публика» дружно аплодирует.

Приседаю низко, сказывается балетная школа, и объявляю:

– Выступает заслуженная артистка без публики!

Вовка заливается тихим смехом. Перед каждым представлением повторяю эту нелепую фразу, и он всегда смеётся!

– Цыганочка! Та-та-там, та-та-там, та-та…

Накидка летает вокруг меня, и «публика» замирает от восторга!

Потом накидка сбрасывается, и строгая актриса читает стихи из сборника для художественной самодеятельности, который был в книжном шкафу:

Я не знала, кто написал эти прекрасные стихи, но их музыка завораживала, и «публика» моя аплодировала что есть мочи красными от холода ладошками.

Кланяюсь так, что косички достают до пола, потом снова набрасываю накидку и пою неизвестно где слышанное:

Под этот романс можно снова и снова вертеться перед зеркалом, то закрывая лицо накидкой, то выглядывая из-за её краешка.

Но как мужчина может говорить, что он устал и измучен, да ещё просить, чтобы его пожалели! Не могу себе представить.

От этого кружения мне жарко, и представление можно продолжать бесконечно, но Вовка совсем замёрз на своём стуле. И мы закрываем наш театр, кладём накидку на место, выносим стул, запираем дверь.

Когда я потом читаю, что в каморке у папы Карло была потайная дверь, сразу вижу нашу «холодную» комнату, зеркало и маленького Вовку на высоком стуле.

Мы решили помочь маме, у неё вечером так долго не разгорается печка.

– Давай разожжём дрова, а когда мама придёт, ей останется только насыпать уголь!

– Давай! – подхватывает Вовка.

Дрова разгорелись быстро, они были сухие и лёгкие, целая ванночка. Через пять минут печка гудела, мы сидели перед ней, смотрели на огонь и подкладывали полешки.

Когда мама пришла, в комнате было жарко, печка пылала раскалёнными боками, а дров почти не осталось.

– Эх вы, помощнички! Хоть бы угля засыпали, дров здесь было на неделю. Ну, не расстраивайтесь, у меня хорошая новость, мне помогли тебя в интернат устроить, сынок!

– Что такое интернат? – спросил Вовка.

– Это такой дом. Там тепло, много комнат, у тебя будет отдельная кроватка с чистой простынкой, тебя будут кормить и одевать!

– Хороший дом, очень хороший. А вы со Светой тоже будете жить в интернате?

– Нет, мы будем приходить к тебе в гости.

– Не хочу в интернат. Не хочу чистой простынки, хочу жить с вами.

Слава Богу, маме этого оказалось достаточно.

Я вернулась из школы, толкнула незапертую дверь и увидела стремянку. Наверху сидел человек в военной форме и копался в проводке. Вовка смотрел вверх, запрокинув голову.

– Здравствуйте!

– А, хозяйка пришла. Здравствуй-здравствуй!

– Его зовут дядя Саша, – шепчет Вовка, – он принёс нам уголь и затопил печку.

– Прислали проводку вам починить, чтобы не сидели в темноте и радио слушали, как все люди.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.