Коллектив авторов - Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Шарля Бодлера. 200 лет со дня рождения

Ну кто не любит путешествовать!
Я помню, в детстве так мечтал
Попасть под парус – в кругосветное,
Шептал: «Грот-мачта, кливер, фал».
Но детства улетели грезы –
Всех отрезвляют нас года.
От грез остались только слезы –
Не будет странствий никогда.
В стране, где жизнь всегда кипела,
Но только лишь внутри котла,
Держали крышку так умело –
Мечта в ней сбыться не могла.
Но иногда жизневращенье
Готовит нам крутой сюрприз:
Я – в Африке, прошу прощенья,
Смотрю на океаны вниз.
На маяке многометровом,
На мысе, что так знаменит,
Веселый Роджер поднят снова,
Над мачтой детства он парит.
И вот стою сейчас на мысе,
Два океана подо мной:
Хоть Атлантический, но тихий,
Индийский – с теплою водой.
Средь туристического гама,
Глаз к окуляру приложив,
Ищу, где путь Васко да Гама
В страну индусов проложил.
Не торопись с мечтой расстаться,
Пускай живет она в груди.
Все в этой жизни может статься,
И должно нам искать пути.
И не мыс Бурь гигантской коброй
Меж океанов, посреди,
Надежды мыс, Надежды Доброй
Хочу я видеть впереди.

В гастрономе возле киностудии,
Возле столика, что на одной ноге,
Пил парнишка кофе. Вышел в люди он,
Словно Пешков, деньги в кошельке.
Он с пятнадцати в рабочих значился,
Жизнь узнать – желание его.
Не нудил, что рано, не артачился,
Жаждал разобраться что чего.
Сочинения писал играючи
И стихом под Пушкина страдал.
В философии петлял по-заячьи
И читал, читал, читал.
Но оставил он стишачьи листики.
Может, вот оно, о чем мечтал, –
В универ, в акулы журналистики
Паренек дорогу протоптал.
Трое мужиков с бутылкой водочки
К столику внезапно подошли.
То ль актеры, то ли уголовнички –
Ноги сами к полу приросли.
Вдруг один сказал с хрипотцей легкою:
«Пей, парнишка, кофе, не спеши.
Пишешь ты стихи? – Рука за водкою,
Взгляд с прищуром. – Ну, пиши, пиши…»
Так парнишку оценил он походя
И не ждал ответа. «За почин!»
Выпил он с друзьями влет, без чоканья
И стремглав покинул магазин.
Сколько встреч таких, что забываются,
И про эту тоже позабыл.
Лишь потом – вот так порой случается –
Понял, кто тогда с ним рядом был.
Горизонты жизни размываются.
То был тот, кто выбрал вертикаль,
Что струной гитарною вонзается
В гриф небес, в заоблачную даль.
Годы шли, стихи почти заброшены,
А в почете речи и статьи.
Поздно рассуждать, что облапошенный
Сам собой, ты жизнь вот так прожил.
Я не знаю, может, и подсуден я –
Столько лет в себе талант глушил.
В гастрономе возле киностудии
Взгляд с прищуром: «Ну, пиши, пиши…»

Два Юры: Юрий Штерн и Юрий Кукин…
Коротких встреч мерцающий пунктир.
Один сюда приехал за туманом,
Другой, чтоб переделать этот мир.
Мы не были близки, но близки были
Их жизни ход и их парад планет.
Чуть больше времени, и, может быть, сдружились.
Был каждый для меня – авторитет.
Два Юры: Юрий Штерн и Юрий Кукин…
Мгновения, почти что ничего.
Ты вспоминаешь и страдаешь от разлуки
С талантом, личностью, с подобием Его.

А Женя Клячкин грустный был,
Как будто знал чего-то.
Поговорили мы чуть-чуть
Про общие заботы.

Он в Средиземном утонул,
Другой дружочек – в Красном.
И вот поди пиши стихи
О вечном, о прекрасном.

Все слагается из встреч, пусть скоротечных,
Я бы ими, не годами, мерил жизнь.
Первых, и вторых, и третьих встречных,
Кого любишь, кого ценишь, ты держись.

Маночкой холодною небо кормит землю:
«Кушай кашку, маленькая, дорогая, ешь!»
С крыш свисают ниагары – ледяные кегли,
Так природа вновь склоняет зимний свой падеж.

У мороза нет причин не крепить дорожки,
Вот они покрыты все голубеньким стеклом.
Есть для дворников песок – вынь да и положь-ка!
Что ж, испытывать не будем крепость льда мы лбом.

Всех одела ты, зима, в белые халаты,
Но не признаем в тебе мы нашего врага,
Ведь под елочкой твоей Новый год припрятан,
С детства этим вот сюрпризом жизнь мне дорога.

Солнышко с деревьев всех враз слизнет косынки,
Уплывет зимы недолгой белый пароход.
Только в сердце лишь одном не растают льдинки,
Может, о зиме оно так память бережет.

Почему так больно? Кто мне скажет?
Почему так тяжко на душе?
Скоро узел жизненный развяжет
Вечности привычное клише.
Кто я? Пенный всплеск водоворота,
Отблеск лунный в омуте крутом,
Неизвестный кто-то или что-то
И ничто для тех, кто будет жить потом?

А если я себя предам,
Дай бог понять мне это,
Чтоб наказал себя я сам –
С самим собой вендетта.

Я стану кровник сам себе
И, не потупив взгляда,
Смирюсь, воздав хвалу судьбе,
Не попрося пощады.

Прощайте, голубые айсберги, литые леденцы Земли,
Веками волны вас соленые лизали – сдвинуть не могли.
Но климата язык сухой сумел расплавить вашу крепость,
Так человечества прогресс творит смертельную нелепость.
Простите, что мы вас не сберегли.

В комнате не пишутся стихи,
Пишутся у ветра на коленях.
На сухих березовых поленьях
Чертиками пляшут огоньки.
Мне пока еще немного лет,
И не раскрутилась жизни лента,
Спят друзья в палатках из брезента
После песен, пива и котлет.
И, не зная, хороши они, плохи,
С лесом добрым в унисон дыша,
Без бумаги и карандаша
Сочиняю я неровные стихи.

Порой нам близкие немилы,
В них каждый жест и взгляд чужой,
Но вот дыхание могилы,
И тянемся мы к ним душой.
Дрожим над этой нитью тонкой
Со всем, что прожил, чем живешь,
Боязнью чахлого ребенка:
«Ты не оставишь, не уйдешь?»
Они добрее стали вроде…
Нет, это ты стал к ним добрей.
Мы растворяемся в природе,
И взгляд другой, и он – верней.

Облака кучевые, собирайтесь до кучи,
Пусть прольются дожди, чем сильнее, тем лучше.
Пусть отмоют они государства и страны,
А потом воплотятся в леса и поляны.

Облака кучевые, нам без вас очень трудно.
Столько грязи и крови, столько войн неподсудных.
Смерть, она то и дело меняет одежды,
Облака кучевые, на вас вся надежда.

Облака кучевые, живительной влагой
Напоите людей настоящих отвагой.
Повенчают с дождем кровь свою человеки,
Чтобы жизнь на Земле не угасла навеки.