Марита Мовина-Майорова - Тайна Ведьминой Рощи

– Да. Я литовский язык изучаю.

– О, это интересно. А позвольте спросить – для чего? – глаза её лукаво и молодо блеснули, – вы ведь не литовка, не так ли?

Катя оценила лукавинку в глазах дамы, и тоже лукаво улыбнувшись, совсем уже по-свойски ответила:

– А вот нравится мне литовский язык, и всё тут! Он же самый древний после латыни!

– Это приятно, что наш язык вам нравится… А в Литве приходилось бывать?

– Приходилось. Один раз. Очень понравилось. А вы, позвольте вернуть вам вопрос, ведь литовка? По акценту слышно.

– Литовка. Но в Литве давно уже не живу. Родители в конце войны в Канаду уехали… А я потом в Австралию перебралась. Там сейчас и проживаю.

– Далековато от родины. Каково это?

– …Скучаю. Вот выдался случай – приехала в Вильнюс, а тут и в Санкт-Петербург пригласило наше Общество. С радостью приняла приглашение. Это хорошо, что литовцы, живущие здесь, родной язык забывать не хотят. Вот и такие, как вы, могут приобщиться к нему.

Она ещё что-то хотела сказать, но тут из-за автобуса появился мужчина и замахал им руками. Вернее, он махал этой даме. Не увидав никакой реакции с её стороны, кинулся к ней через дорогу.

– Ванда Пятровна! Ну разве же так можно пугать? Смотрю туда, смотрю сюда – нет вас нигде! Так и до инфаркта недалеко.

– Ладно, ладно тебе, Юргис, кудахтать! – остановила властным голосом мужчину дама. – Что ты разошёлся? Не маленькая я, не инвалид, слава Богу, чтобы опекать меня без конца. И не в варварской стране мы наконец! Уж и пройтись самостоятельно через дорогу нельзя! Я-то тебя вижу! Я-то знаю, где ты. Этого и достаточно.

Дама теперь уже с откровенным лукавством посмотрела на Катю.

– Девушку интересную увидела. Поговорить захотелось. Где я у себя в Австралии с русской девушкой по-литовски поговорю? Верно ведь… э…

– Катя. Меня Катя зовут, – кивнула Катя. – А откуда вы знали, что я русская и по-литовски говорю?

– Знала, Катюша. Знала… Ну что, Юргис Витович, скоро поедем? – обернулась она к мужчине.

– Скоро-то, скоро, да только нам с вами другой автобус выделили. Сказали – небольшой. И с нами в нём поедут руководители Общества и преподаватели… Да вот он и подъехал. Пойдёмте.

Ванда Пятровна не обратила никакого внимания на призыв своего провожатого. Она пристально смотрела на Катю и как будто что-то обдумывала или решала про себя. И вдруг сунула мужчине корзинку, и освободившейся рукой взяла Катю за локоть.

– Пойдём, Катерина. Ничего, что на «ты»?

Катя растерянно посмотрела на большой автобус, куда началась посадка её знакомых. Там были и Кристина, и Ядя, и Андрей, и Александр, и Альбина. Они уже заметили её и призывно махали ей руками. Она тоже махнула им рукой, приветствуя, но отказать Ванде Пятровне почему-то не решилась.

Она увидела маленький микроавтобус, рядом с которым уже стояла Марите, директор Общества – Дана и ещё какие-то совсем незнакомые ей люди.

– Ничего, – вежливо отозвалась она и почувствовала, как пожилая дама, крепко взяв её за руку, потянула за собой к маленькому автобусу.

– Пойдём, пойдём. По дороге, а она, сказали мне, неблизкая, и поговорим по-литовски. Ты – мне, я – тебе стихи почитаем. Быстрее доедем.

У Кати гулко застучало сердце при мысли, что придётся ей стихи на литовском читать прилюдно, но тут же она успокоила себя:

«Я же много стихов знаю. И ребятам в группе, и Марите нравится, как я их читаю. Ничего – справлюсь!»

Они уже подходили к автобусу, и Катя сразу обратила внимание, с каким уважением, и даже отчасти подобострастием, заулыбались этой сухонькой пожилой даме все стоявшие у автобуса, в том числе и начальство. А Марите с нескрываемым изумлением наблюдала, как эта дама за руку ведёт за собой Катю – лучшую её ученицу.

Он чувствовал! чувствовал, что всё это не к добру! Так и вышло. Пропала его Златушка в лесу. Не вернулась домой после обряда. Сгинула. И хоть и искали её весь следующий день, почитай, всеми окрестными сёлами, однако ни следа, ни пылинки какой, показавшей бы, где была она и где ещё искать её, родимую, так и не сыскали. Уж и деревья в лесу и в той берёзовой роще подарками для русалок увешали, и гостинцев съестных под деревьями, по лугам да берегам реченьки для них пооставляли, уж и хороводов девчата с парнями в их честь поводили, а уж песен величальных сколько спето было! Не показалась никому Златушка, не ответила голоском своим ангельским. Не нашлась. Как есть, сгинула. …Ни с чем вернулись они в деревню.

Мать Златы заходилась в плаче. Всем миром стояли у её избы деревенские, как есть – без вины виноватые – но сами-то они и выбрали её доченьку единственную в «русалочки»… А и то правда – краше неё никого в деревне не было – в чём их винить… Да только сами они себя винили. Потому и стояли, понурившись мужики, и утирая слёзы, бабы. Никто не осмелился войти в избу к матери, потерявшей свою единственную дочь-кровинушку, без мужа взрастившую её и выпестовавшую.

И Яромир не вошёл в избу – вину свою чувствовал безмерную: ведь всё время сердцем чуял, кровью своей ощущал, что не кончится добром всё это – быть неладному, коли его невеста в роль ту пойдёт. Стоял у избы и в который уж раз корил себя без жалости: ведь пришёл к ней снова, в тот день во второй уж раз, чтоб просить не ходить в «русалки», а на своём не настоял.

– Сызнова, Яромир, ты средь бела дня ко мне идёшь. Не говорила ли я тебе, что не к лицу мне, девке на выданье, пусть хошь на выданье и за тебя, а всё ж – парня – в избе своей привечать. Эк, какой неслушный ты!

– Правду говоришь ты, лелечька моя, но не могу я поперёк своих чувств неспокойных идти. Не спится мне, не дышится спокойно с того дня, как выбор на тебя пал с ролью русальной этой. Пришёл оттого, что уж завтрева тебе идти в ту роль придётся. Времени у меня совсем не осталось, чтобы заставить деревенских всё назад отвернуть… Вот, послушай, что скажу.

И Яромир, не проходя в светлицу, так и стоя у двери, рассказал, что ходил к старцу П о сохню после разговора ихнего за околицей, и что сказал ему старец.

– …и отказал он мне пособить, но сказал, коли деревенские придут за советом, то уж тогда на мою сторону станет. Сердечко моё, Златушка, пойду к деревенским спориться – пусть отменят выбор свой! Не стану мириться с ним! Тебя, единственная моя, оберечь хочу.

Подошла к нему Злата, руки лёгкие на плечи его опустила, в глаза ласково заглянула.

– Что ж мы, Яромирушка, не здешние словно будем. Ведь век от веку обычай этот существует, век от веку наши предки русалками рядились и – ничего. И в нашей деревне не впервой девушку обряжают – всё ж всегда ладно было, и молодёжь веселилась. Праздник, вона какой, вслед за тем идёт! Ивана Купалы! Нешто испортим мы своим отказом сельчанам нашим этот праздник?