Оксана Штайн (Братина) - 1991

В «Правде» было всё: «По стране Советов», «Мир восьмидесятых», «Главная тема дня» и долгое обсуждение встреч в Рейкьявике. Третья мировая если и началась бы, то именно в Рейкьявике, ведь название города не предвещало ничего хорошего. Размеры голов детей первоклассников записывали в дневник, тренировочные учения проводились на полях воинских частей. Оля панически оглядывалась, не несёт ли мать слишком много муки в чулан и не слишком ли близко к земле летят самолеты. Все девочки начальных классов плакали на уроках гражданской обороны от слов учительницы, что нельзя в бомбоубежища брать с собой домашних животных.

Январь бесчисленно холодным следом открывал двери в доме, занесенным снегом, с завыванием и поземкой влетал внутрь и оседал паровыми каплями на серо-белых плетеных половиках. Снаружи января снег заполнял как ватой расщелины между бревен, расщелины внутри бревна, расщелины в отношениях. По потолкам ползали мыши и крысы, скрежет их лап был слышен вечерами. Это не мешало слушать музыку томного всхлипывания чайника, чей носик щекотала кипяченная вода. Семейная жизнь Милоевых походила на кипяченную в чайнике воду, где-то всхлипом, где-то свистом, а где-то убаюкивающим мурлыканьем пели первые дни 1991 года.

Алексей Леонидович регулярно каялся по утрам после вечерних выбитых стекол, Алина Алексеевна ходила посменно на работу, заводя будильник на 4 утра или 10 вечера. Фаина топила печь в холодные утренние часы. Поджигала спичкой сухую настроганную лучину. Запах схваченной селитры врывался острой перчинкой в полость носа и рта. Пучок лучины Фаина вертикально держала в руке, пока рыжие языки не покрывали их плотную сердцевину. Искры хищно и быстро взбирались к ладони. Фаина умело складывала занявшуюся лучину в рот печи, над горсткой сухих щепок строила домик из поленьев, подсыпав внутрь мелкой бумаги и опилки. Подождав немного, подкладывала дрова, которые начинали потрескивать.

В лагере Сережка прыгал в сугробы, в хлорную воду бассейна, съедал поджаристые котлеты, потом съедал добавку и с улыбкой засыпал дневным сном. Оля по вечерам каникулярных дней толкла разбитое стекло елочных игрушек. Мода на румяна с блестками середины 1980-х не поддерживалась предложением на рынке товаров. Прилавки магазинов были пусты, даже советская тушь для ресниц стоимостью в 70 копеек в картонной коробочке с пластмассовой щеточкой, была редка.

Одноклассницы Оли толкли стеклянные новогодние игрушки деревянной толкушкой, как картофельное пюре, которое Серега поглощал в больших количествах в пионерском лагере заодно с котлетами. Волшебный порошок из сказки про Кая и Герду тонкими девичьими пальчиками втирался в скулы. Девочки к походу на дискотеку были готовы. Дефицит парфюмерии в магазинах сполна покрывали цыганки на рынках и вокзальных площадях, предлагая «помаду, румяна и жувачку» за 3 рубля. Цена трех рублей социалистического жития обходилась в 6 дней откладывания денег на школьный обед. 50 копеек в день это обед и мороженое с шоколадным или карамельным сиропом по пути домой.

Новогодние дни вошли в размеренный ритм. Самой грустной и расстроенной в эти дни казалась Фаина, женщина, которую еще век назад назвали бы юродивой. Странная, глухонемая, не умеющая писать и читать. Дети, соседи называли её втихаря «дурочкой», впрочем, как и при Иване Грозном называли юродивых.

История, которую рассказывала темными зимними вечерами своим внукам Фаина, была похожа на недобрую сказку. Мать её умерла рано и тятя (так она называла отца) женился второй раз на красавице «молодухе» (тоже выражение Фаины). Маленькой Фаинке было тогда лет 8. Как известно, в деревнях до советского времени было непринято, чтобы мужчина оставался на хозяйстве один. Мачеха невзлюбила юную падчерицу и однажды взяла с собой в баню: парила-парила, Фаинка потеряла сознание, очнулась утром, и уже ничего не помнила, не слышала и сказать не могла. «Наколдовала», – со смирением и без злости говорила уже взрослая Фаина. С этого дня жизнь её пошла по-другому: она прислуживала, была занята грязной работой по хозяйству, в школу её не приняли, потому и расписывалась всю жизнь крестиком. Работала овцепаской и свинопаской 30 лет в полях как Авель в юбке. В 3 подъем, в 4 сбор овец по домам. Самым близким ей человеком был сын. Им она гордилась и любила тихо и смиренно.

Деревянный домик непростой семьи Милоевых был гостеприимен. Он улыбался и согревал, веселился и плакал, дышал, пел, спал, видел сны, любил лето, кряхтел от дыма затопленной печи, когда забывали открыть заслонку, и кашлял. Он жил и вел свой отчет от 1952 года, уйдя на пенсию по инвалидности в 1974, когда Архитектурная комиссия города признала его нежилым. Такие дома назывались в городе «под снос», своего рода архитектурная эвтаназия, когда искусственно прерывают жизнь по соглашению хозяев и властей города.

Гости приходили в этот дом с удовольствием. Пили чай, ели нажаренные Алиной Алексеевной блины. При гостях замазывались масляной штукатуркой проемы в отношениях хозяев, и лепнина казалась на время устойчивой. В первые январские выходные пришло 11 гостей, не сговариваясь. Анюта уверенно заняла свое кресло, третий час наблюдая за тем, что происходило в доме. Хозяева дома настолько привыкали к ней, что иногда не замечали. С годами Анюта стала грузнее, молчаливее и грустнее. Степенность и важность ее переваливающейся слева направо походки отражала характер и новые навыки общения. Анюта становилась сосредоточеннее. В тот день гости приходили и уходили, а Анюта сидела с Фаиной.

Меняются имена, эпохи, идеология, мода, вкусы, музыка, постройки домов, но остается в девичьем смехе колокольчик, который хрустально звенит в магические дни колядования.

В сочельник Алина Алексеевна, Оля, Анюта, Фаина, семнадцатилетние подружки Оли гадали. Попытались катать по скатерти какое-то блюдце, страха не ощутили, фраз не прочли. Тогда стали подбрасывать валенок «на жениха». Бегающие по двору и улице женщины трех поколений не могли найти брошенный Олей валенок. Они спрашивали испуганных прохожих, заглядывали за забор и сугробы, спорили, по чьей тропинке пойти, но им и в голову не пришло, что валенок улетел на крышу. Мороз минус 30 градусов, дым из печных труб вверх под прямым углом, смех разлетался по улице. Смеялась Анюта, поправляя резинку, держащую роговую оправу для очков, смеялись девчонки-комсомолки, громко, не слыша себя, смеялась Фаина. Туманом счастья окутан был валенок с ноги Оли. Темно, поздно. Алина Алексеевна подняла глаза на небо и увидела валенок дочери на крыше. Оля полезла на крышу, свой валенок нужно доставать самой.

– Смотри, смотри, не упади с женихом-то, – смеялась одноклассница Таня.