Валерий Арефьев - Прекрасный белый снег

– I am kidding, – пошутила, мол, и усмехнулась: – вe my guest… [8] I'm kidding – я шучу. Be my guest – угощайся. Buddy – друг, приятель ( англ .) – ты не стесняйся, мол! Давай, мол, buddy, подключайся, не отравишься…

Проснулся он довольно поздно, в романтическом, ещё приподнятом немного настроении. Как оказалось, побывать на месте лошади не так и плохо (лишь по той, вполне понятной нам, простой причине, что во сне, а не в реальности). В реальном мире было всё уже печальнее: стальная сетка и решётка за окошками, пока он спал в тумане точно не растаяли, не испарились, как ни странно. «Да, действительно, – подумал Веничка, – картина безотрадная…» – Ни свежей травкой, ни какой либо романтикой тут и не пахло абсолютно, и поблизости. И даже пусть столь неожиданно возникшая, вполне реальная угроза задержаться тут – на нереально долгий срок, каким-то чудом лишь, столь же внезапно отступила неожиданно, что вызывало оптимизм, без сомнения, в душе у Вени стало вновь темно и гадостно, за то, что сам и натворил. «И что мне делать-то? Как посмотреть в её глаза, как объясняться-то?» Даже представить, что он скажет своей женщине, он был пока не состоянии, совсем ещё…

Меж тем палата оживала потихонечку больничным бытом своим, тихим и размеренным, больные муторно плескались в умывальниках и, перекидываясь шутками вполголоса, перемещались понемножечку в столовую. Стрельнув по случаю чуть пасты у Костяныча, он по-походному почистил зубы пальцами, надел пижаму и побрёл за сумасшедшими. Народ рассаживался медленно по столикам, негромко булькал самовар у телевизора; густой и мокрый снегопад к утру закончился, рассвет был ясным и по-зимнему приветливым. И в подтверждение тому седые стрелочки, пробив дорожки в занавесках между щёлками, покрыли золотом в тяжёлом, спёртом воздухе, едва заметные пылинки. Бодрым голосом какой-то умник из экрана телевизора вещал занудно о последних достижениях и потрясающих общественных новациях. «Забавно даже, – усмехнулся он невесело: – самоубийцы отдыхают, клуб шизоидов…»

Довольно скоро дверь открылась с тихим шелестом и санитар вкатил в больничную столовую тележку-столик на резиновых колёсиках, с кастрюлей каши и тарелкой, полной меленьких, вкрутую сваренных яиц, а также стопочкой – тюремных с виду – алюминиевых мисочек. Увидев место за столом, ещё свободное, он посмотрел на остальных:

– Не возражаете?

Ему никто не возражал: что удивительно, настолько двинутых в дурдоме ещё не было.

Для дурки завтрак оказался, к удивлению, вполне приличным и достаточно питательным, наевшись каши от души под хлебец с маслицем и свежесваренных яиц, больные нехотя, неспешным ходом расходились: вскоре близился дежурный, утренний обход – по расписанию, и телевизор отключили до двенадцати.

Он застелил свою каталку аккуратненько, прикрыв глаза улёгся набок и задумался. Сказать по совести, вчера Сергей Геннадьевич своих намерений добился: он и сам уже теперь хотел поковыряться в своей памяти, пока есть время поразмыслить основательно об отношениях с любимой своей женщиной, понять хоть как-то, как дошли они до этого и как теперь из этой ямы выбираться им…

Однако с мыслями собраться, к сожалению, он этим утром не успел, как ни хотелось бы. Довольно скоро дверь открылась с тихим шорохом, и под присмотром санитара-идиотины вошло какое-то неведомое чудище: халат кристальной белизны, с тупой улыбочкой, такой же бодрый нарочито, как Геннадьевич, очки тяжёлыми, казалось и не линзами – аквалангическими, круглыми моноклями, и тоже с пегой бородой, как у Геннадича, произраставшей, – он подумал в изумлении, – в буквальном смысле из ушей. «А это кто ещё? Ну Лев Толстой какой-то, в белом одеянии, – он изумился про себя, – а где Геннадьевич? Куда он делся-то сегодня? Что за новости?..»

Толстой в халате медицинского работника, слегка жонглируя загадочными фразами, прошёлся скоренько по кругу между койками, всем уделил минуты по две, и не более, и завершил обход у Вениной каталочки.

– Ну как здоровье? – пробасил он низким голосом куда-то вглубь своих могучих, пегих зарослей. – Как самочувствие, как наше настроение?

– Уже получше, – он ответил ему радостно, – уже в порядке, – но однако же задумался: «Может не стоит так бодриться с этим умником? Ещё решит, что нарываюсь раньше времени. Что там у этого придурка на уме ещё…», – и, ухмыльнувшись, тем не менее не выдержал: – куда уж лучше, здоровее просто некуда!

– Да я уж вижу! – тот поправил свою оптику и с видом дауна уставился на Веничку. – Сергей Геннадьевич с утра уже докладывал. У вас, голубчик мой, сказал бы я, действительно, вполне приличная, успешная динамика. Такими темпами, глядишь, ещё полечимся, а через месяц и выписке подумаем…

«И кто у нас тут идиот? – подумал Веничка, – вот это номер! Это что ещё за фокусы?! Опять динамика у них. Они чего уже? У них чего тут, день сурка? И этот с месяцем… Что вообще это за чёрт? Откуда взялся-то?»

– Да вы постойте, как же так? – уже растерянно, не понимая ничего, промямлил тихо он. – Сергей Геннадьевич вчера пообещал же ведь. Ну говорил же, что динамика хорошая, так может даже и сегодня, мы подумаем…

Закончить Веня не успел…

– Сергей Геннадича, – на полуслове оборвав его мычание, ответил тот ему с ухмылкой параноида, – сегодня, милый мой, не будет, к сожалению… Так что извольте-ка пока, я вам советую, любить и жаловать меня! Не возражаете? А уж как он на отделении появится, пусть и решает. Он у вас завотделением, главврач опять же, это вотчина, голубчик мой, Сергей Геннадьевича, знаете наверное, а я всего лишь замещаю, только временно. Договорились, я надеюсь? – с подозрением, будто выискивая искру помешательства, он просверлил ему глаза своими линзами, однако, судя по досадливому выдоху, так ничего и не нашёл.

«Ну что поделаешь…» – подумал Веня и вздохнул ему растерянно:

– Договорились, хорошо…

– Ну вот и ладненько, вот и чудесно, – тот обрадовался сразу же, – тогда, наверное, знакомьтесь, обживайтесь тут, каких-то новых процедур вам не назначено, вот только душ пока примите, я советую. И отдыхайте… – улыбнувшись на прощание, он посмотрел на озадаченного Веничку.

«Дурдом какой-то, в самом деле, – тяжко выдохнув, подумал Веня. – Отдыхайте, я советую… Приехал, дядя, ты, похоже…» – Столь загадочным, таким внезапным поворотом он, действительно, был озадачен и встревожен. Без Геннадича… его внезапные надежды просто таяли, свобода снова ускользала неожиданно.

В свою квартиру, опустевшую безвременно, охолостевшую внезапно без хозяина, она вернулась из больницы только затемно, глубоким вечером. До клуба, разумеется, она доехать не смогла: какие танцы-то, не до работы, – говорила себе Светочка, – после рюмахи вискаря и джина с тоником, на нервяке на этом, стрессе этом бешеном. Своей работой занимаясь много лет уже, она действительно любила её искренне и относилась к ней серьёзно, тем не менее, работать в этом, безнадёжном состоянии, сегодня просто не могла.